В регистратуре - [116]

Ивица, конечно, знал о несчастной судьбе и кончине Мецената, но лишь то, о чем рассказывал камердир, а все прочее осталось для него тайной. И его домашние знали столько же. Новость быстро, в считанные дни, облетела все село и окрестные холмы.

Один коротыш Каноник не интересовался произошедшим, он без конца твердил свое: «Недоучка есть недоучка, и пусть все перевернулось в том господском доме, как они плетут, но школы-то не перевернулись! А молодой Дармоед плюет в потолок да бьет баклуши в наших горах! Да, да, бьет баклуши! К тому же, — хитро прищуривался Каноник, — тут полно всяких других закавык да несообразностей, а кто в них разберется? Кому известно, зачем явилась в нашу глухомань, в нашу бедность и нищету эта дамочка, будто с неба свалилась!» Так судил и рядил коротыш Каноник, а крестьяне, в свою очередь, мудрствовали кто во что горазд. Но никто из них не задевал Лауру. Ее невиданная красота, ее скромное поведение — все восхищало и приводило в изумление, слух о прелести и обходительности этой очаровательной и удивительной женщины разнесся далеко вокруг. Жившие поблизости господа, их жены, целые дворянские семьи с нетерпением искали случай увидеть Лауру, о которой в народе говорили, точно о восточной царице, с почтительным благоговением. Но мало кому из любопытных удавалось хоть на мгновение увидеть это непостижимое и необыкновенное существо, осветившее наподобие драгоценной жемчужины убогую лачугу музыканта Йожицы. О красавице Лауре все говорили с восхищением, а вскоре пронеслась еще одна поразительная весть — оказывается она приходилась ближайшей родственницей Меценату и унаследовала от него неслыханное богатство! «Вот уж осчастливил бог недоучку Ивицу! Вот уж подфартило дому Дармоеда!» — принялись брюзжать злопыхатели, и прежде всех, конечно, корчмарка Трепетлика. Музыкант Йожица между тем спокойно и довольно попыхивал трубкой на своем холме. У него с трудом все это укладывалось в голове, поэтому время от времени он вздыхал и махал рукой: «Что поделаешь! Так, видно, бог судил!»

Прошло немного времени, и из убогого дома Йожицы начала излучать свет таинственная звезда счастья, в лачуге воцарилась новая жизнь, на семью снизошло божье благословение.

На холм Йожицы потянулись тяжело груженные телеги с кирпичом и камнем. На других телегах везли бревна, на третьих доски, песок и прочее. Дом и подворье наполнили строители и грузчики. Они пели, кричали, приказывали, кляли.

А из земли стремительно росли стены; не прошло и месяца, как рядом с обшарпанной лачугой музыканта Йожицы поднялся красивый барский дом с высокой трубой, широкими сверкающими окнами. Все здесь блистало изяществом, красотой и достатком. На что ни взглянешь — глаза разбегаются от невиданного в тех местах великолепия!

Разве можно сравнить этот «храм», как назвали новый дом крестьяне, в удивлении пожимая плечами, с усадьбою священника, огромным старым строением с бесчисленными маленькими, глядящими во все стороны, замызганными окнами? Разве можно сравнить его с несуразным, похожим на военный склад, облезлым и померкшим домом газды Медонича, принадлежащим теперь Михо? Уже нельзя было разобрать выцветшую надпись, тянувшуюся из конца в конец крыши, когда-то возвещавшую, в каком году сооружен дом. Лачуга же музыканта Йожицы рядом с «новым храмом», роскошным и высокомерным красавцем, выглядела согбенной, оборванной старушкой.

А потом аккуратно и бережно стали возить всякую мебель, о которой селяне и понятия не имели… Кресла большие и маленькие, одни пестрые, другие черные, третьи отливающие багрянцем, стулья и стульчики, разные украшения — все это во множестве привозилось на телегах, как прежде доставлялись кирпич, камень, бревна и прочее.

— Да тут больше наворочено, чем в церкви божьей матери Бистрикской, прости нас, господи! — гаркнул огромный мужичище, новый общинный присяжный заседатель, раскрыв от изумления глаза и рот, окруженный редкой белесой щетиной. — А ты чего, коротыш, прижимаешь руки к груди, будто крепостной, когда управляющий бьет его по спине? — оглянулся мужичище на Каноника.

— Дивлюсь и пялюсь, как и ты! Чего только не бывает на свете! Все бывает, и то бывает, чего никогда раньше не было! Вот что нынче нищие школяры из большого города притаскивают? Вот чем кончается их учение! Когда-то на них надевали мантии, из одних выходили монахи да капелланы, из других — судьи да стряпчие, писцы и прочие бумагомаратели! А нынче вон молодой Дармоед девицу притащил, и она лачугу музыканта Йожицы в рай на земле превратила, — умствовал коротыш Каноник, глотая слюни от злобы и зависти.

— Вишь, как рассудил! — снова раззявился в улыбке великан. — Не первый раз судьба на наших холмах так распоряжается. Небось и ты пошел в гору с тех пор, как Михо уселся на трон газды Медонича. Бог свидетель, раньше с твоего двора не вылезали такие рогачи, а теперь их две пары! Да каких! Раньше можно было метлой загнать жалкую, облезлую коровенку, что глодала терновник и боярышник у твоего дома. А теперь? Три дойные коровы с выменем до колен бродят в сливняке, пыхтя и отдуваясь от тяжести, так что ветки под ногами трещат.