В пучине тьмы [фрагмент] - [5]

Однако далеко не уходил. Он вошел в последний дом на Скачке, прошел мимо него во двор, после чего, отодвинув болтающуюся на одном гвозде штакетник, вошел в следующий двор, из которого можно было войти в грязный дом, где жили мальчики и где он сам только что имел свою точку обзора.

Он забрался через окно на первом этаже, стоял вновь стоял на своем старом месте, за полотном двери, и ждал с надеждой, что маленькие мусорщики вернутся в особняк. Так и случилось. Когда его проходили, Попельский выскочил с ревом «Austehen!». Мальчики замерли и бросились по лестнице бежать. Мига их колебания было достаточно, однако, Попельскому.

Схватил за воротник пальтишки того из них, который раньше какими-то отходами напихал свои карманы. Барахтающееся тело сбросил с лестницы. Рывком свободной рукой вывернул карманы мальчика. Высыпались с них окурки папирос и какие-то бутылечки, которые разбились о гранитный порог с мозаикой «Cave canem». Такие стеклянные емкости Попельский видел уже неоднократно.

Мальчик сыпал проклятиями и пытался вырваться. Искал старый способ сбежать, как вьюн, освобождая руки от рукавов пальтишки, но ему это не удалось. Попельский не развлекался подобными тонкостями и схватил мальца прямо за толстый клок волос. Когда тот завыл от боли, старый полицейский сорвал ему шарф с шеи и сунул его между зубами.

— Откуда ты взял эти бутылечки? — зашипел прямо в ухо мальчика. — Из того мусора, что эта кукла высыпали?

Мальчик кивнул. Тогда Попельский его отпустил. Загудели шаги на лестнице и стихли где-то на верхнем этаже дома.

Старый полицейский поднял с земли эти разбитые аптечные бутылечки. Осторожно, чтобы не порезаться, сложил остатки одного из них и прочитал надпись на латыни.

Он уже знал тайну девушки, похожей на тростник. Фридерика Паславска, красивая ученица выпускного класса Общеобразовательного Лицея и слушательница тайных курсов профессора Стефануса, выбросила в мусор флаконы от морфина — одного из самых дефицитных в этом городе товаров.

Он не имел ни малейшего понятия, морфинистка — панна Паславска, или ее единственная родственница, тридцатилетняя сестра по имени Ванда, или кто-то еще из ее окружения. Безразлично ему, впрочем, было, старшеклассница ли или кто-то ее близкий страдает физически или психически, да так сильно, что боль должен успокаивать свой морфином.

Был, однако, уверен, что за чудесный наркотик, который надежно облегчал страдания людей больных и телом, и душой, можно было купить во Вроцлаве, и все. Также как преданность молодой ученицы.

В один момент он вспомнил, что недавно читал в прессе о трудной ситуации вроцлавских аптек. Больные нередко были отправлены с пустыми руками аптекарями, когда у них не было с собой бутылочек, в которые наливали микстуру.

Именно поэтому большинство людей никогда не выбрасывали емкостей, а если уж те оказались на помойке, то сразу же падали добычей мусорщиков, которые продавали их аптекарям. Достаточно нескольких из них, чтобы мусорщик набрал на папиросы. Он посмотрел на окурки, которые высыпались из кармана мальчика, и на стеклянные крошки, за которые мальчишка уже никогда ничего не купит.

Он вытащил из кармана едва начатую пачку хороших папирос «Болгарских», которые купил несколько дней назад из-под прилавка магазина «Вместе». Тяжело пыхтя, поднялся по лестнице и положил их на лестничной площадке первого этажа. Он смотрел вверх по лестнице, но задымленное черное стекло почти не пропускало света.

— Ты, малец! — крикнул он в темноту. — Тебе тут папиросы в подарок! Первоклассные!

Не услышав ответа, спустился с лестницы. Когда закрывал ворота со стороны двора, он услышал какой-то шорох. На втором этаже в окне стоял мальчик и кидал с насмешливой улыбкой подаренные себе папиросы. Потом расстегнул ширинку. Некоторые из длинных струй его мочи замочили первоклассные папиросы «Болгарские», рассыпанные на земле двора.

Попельский смотрел на это с отдаления и хорошо понимал ненависть молодого уличника…