В пучине бренного мира. Японское искусство и его коллекционер Сергей Китаев - [47]

Это “Эдо якко тако” – воздушный змей в виде эдосского якко. Якко – это широкий спектр слуг, скороходов-посыльных, охранников или вышибал того времени. Их рекрутировали и из низших самураев, и из деревенских крутых парней. Изображения якко были весьма популярны в городской культуре. Иногда змеев якко-тако называли хибусэ (“предотвращатель пожара” 火伏せ). Возможность пожаров была каждодневной реальностью в скученном Эдо: в его домишках с бумажными стенами на деревянных рамах проживало около миллиона жителей. А оседлавший ветер змей, как считалось, разрезал сильные воздушные потоки на малые струйки и тем самым снижал силу ветра, способность разносить огонь. Можно сказать, что Хокусай здесь визуализировал метафору: якко приклеился к девушке. Охарамэ и якко-тако – натуральная пара: она своей миловидностью намекает на весеннее раздувание чувств (первый месяц считался началом весны), и ее потенция вкупе с легко воспламеняющимся товаром (вязанка хвороста) обещают пожар, но эта возможность умеряется символическим изображением удалого молодца якко, пожарного.

III-10С

Утагава Кунисада

Первый месяц. Из серии “Двенадцать месяцев на модный лад”. Ōбан. Библиотека Конгресса, Вашингтон.

Utagawa Kunisada

The First Month. From the series “Twelve Months in Modern Fashion”. Oban. Library of Congress, Washington.

III-10D

Кацусика Хокусай

Девушка из Охары. Оригинал. Институт искусств Миннеаполиса.

Katsushika Hokusai

Girl from Ohara. Original. Art Institute of Minneapolis.

Стихотворение в жанре кёка в верхней части листа транскрибируется и переводится так:

Скоропись читается с трудом, вместо “сина” (товар) может быть “сиба” (хворост, валежник).

Имя автора видно как раз хорошо: 野道記三二, оно читается как Номити Кисандзи. Проблема в том, что это имя встречается в надписях лишь на еще трех суримоно, а точнее, копиях старых суримоно, девяностых годов XIX века. Оригиналы при этом утеряны. Ни в каких базах данных Номити Кисандзи не значится, кроме как в одной авторитетной японской, где он упоминается без всяких комментариев как автор стихов с перегравировок двух несохранившихся гравюр. И все. В свое время, лет пятнадцать назад, я предположил даже, что это некий самодеятельный персонаж, приятель или родственник издателя новоделов конца XIX века – случаи замены имени художника (например, малоизвестного на Хокусая) или автора текстов бывали. Тем паче что мне удалось тогда найти оригинал изначального суримоно Хокусая – в Художественном институте Миннеаполиса, где при той же композиции формат был намного уже (19,3 × 10,7 см), подпись Хокусая – в другом месте, а стихотворение – совершенно иное и с иным именем.

Оно было прочитано музейными специалистами как Госокусай Дзёфу (Gosokusai Jо̄fu), но такого имени нет нигде вообще; вероятнее всего, оно транскрибировано неверно, а однозначно разобрать все знаки по фото (да и по оригиналу) не представляется возможным, если нет зацепок в контексте. А их нет.

III-10E

Кацусика Хокусай

Девушка из Охары. Оригинал. Библиотека Конгресса, Вашингтон.

Katsushika Hokusai

Girl from Ohara. Original. Library of Congress, Washington.

Недавно выплыл еще один лист с этой композицией, безусловно старый (японские специалисты датировали его “ок. 1799”), того же размера, что и миннеапольский (чуть подрезан: 18,7 × 10,5 см), но с тем же стихотворением, что и на известной полудюжине копий, и с тем же именем – Номити Кисандзи. Он хранится в Библиотеке Конгресса. Текст и имя вырезаны с легкими отличиями, что позволяет считать его оригиналом всех позднейших копий. Это обстоятельство, само по себе немаловажное и которое приятно установить, тем не менее нимало не приближает к загадке личности Номити Кисандзи. И даже добавляет еще одну загадку: а что это был за другой персонаж, чье имя и стихотворение появились на идентичной по формату и композиции гравюре из Миннеаполиса? И когда она была сделана? Кстати, лист в отличной сохранности, и если он не был отмыт и подкрашен (раньше такое случалось – Фрэнк Ллойд Райт, например, любил сделать поярче гравюры из своей коллекции), то выглядит необычно свежо и, стало быть, может быть не оригиналом, как он у них числится, а неизвестной доселе копией.

Возвращаясь к Номити Кисандзи, следует заметить, что в конце XVIII и начале XIX века жил в Эдо литератор Хирасава Цунэтоми (1735–1813) с творческим псевдонимом Хосэйдо Кисандзи (朋誠堂喜三二). Правда, иероглиф “ки” 喜 у него отличается от нашего “ки” 記, но такое бывало. Усомниться в идентификации можно также, если вспомнить, что к моменту создания суримоно (ок. 1799) ему было уже немало лет, но почему это должно было помешать ему сочинять стишки о девушках с гибким станом? К тому же значение слова “кисандзи”: “беззаботный, легкий на подъем, развлекающийся” – предполагает, что чувства в нем рано не остыли. Однако среди псевдонимов этого Кисандзи, зафиксированных в литературных источниках, нет Номити, но он вполне мог его придумать ad hoc – для двух-трех суримоно. Кстати, все они, за исключением нашей девушки из Охары, изображают прогулку красавицы в компании немолодых персонажей (см. сс. 204–205). А “номити” 野道 можно поэтически перевести как “тропинки в полях”. В общем, при некотором воображении нетрудно нарисовать себе довольно убедительную версию, кем был этот Номити Кисандзи.