В пучине бренного мира. Японское искусство и его коллекционер Сергей Китаев - [25]
Затративши на всю эту затею много тысяч, мне стало противно затрачивать еще сотни на Общество, которое может быть отнесется с таким же безразличием, как и Администрация Императорского О-ва Поощ. Худ. и Акад. Наук к тому делу, в которое я вложил часть своей души, и я сделал вход платным (оставивши однако его бесплатным для Учеников Академии, Школ: И. О-ва Поощр. Художеств, Штиглица и др.)
Печать и О-во отнеслись иначе к делу и в день бывало до 800 человек, чего я совершенно не ожидал, принимая во внимание Петербургский темный и занятый приготовлением к Рождеству Декабрь. Это принесло мне нравственное утешение[117].
Уже в 1898 году Китаев хотел передать свою коллекцию в будущий Музей изящных искусств, который в то время был в ранней стадии строительства. Он дважды писал профессору Цветаеву, директору, но его жест интереса не вызвал. Собственно, возможные ответы Цветаева неизвестны: их нет в архиве ГМИИ и их упоминания не встречаются в переписке Китаева. И. В. Цветаев, специалист по искусству Античности, преподававший в Московском университете, предпринимал титанические усилия по строительству учебного музея, наполненного гипсовыми слепками с классических и ренессансных шедевров. Возможно, японские свитки с условными пейзажами и гравюры с кукольными гейшами и гротескными актерами были весьма далеки от его представлений о музее изящных искусств[118].
По всей видимости, после выставки 1897 года в Историческом музее коллекция (или большая ее часть) осталась в Москве и хранилась в упакованном виде на складе. Китаев не раз жаловался, что у него нет места и средств для хранения всего собрания у себя дома. В 1904 году газета “Санкт-Петербургские ведомости” напечатала интервью с Китаевым. Называлось оно “Пленница” и начиналось так:
Заинтересовавшись японскою живописью, я не мог отказать себе в удовольствии порыться в громадной коллекции какемоно С. Н. Китаева. Это – единственная в своем роде коллекция в России и теперь, пожалуй, даже лучшая из частных собраний и во всей Европе. Ведь выдающаяся коллекция Андерсона куплена Британским музеем, собрание Гиерке – берлинским, великолепные какемоно бывшего гравера японского монетного двора Кюассоно завещаны им родной Италии, а французские частные коллекции жадно скупаются и почти скуплены парижским музеем.
Коллекция Китаева дважды заставила о себе крупно говорить во время устроенных им выставок в Петербурге и Москве.
– Очень рад бы помочь вам, да, к сожалению, не могу. Моя японская коллекция сейчас находится в плену… и я не думаю, чтобы скоро можно было ее освободить. Она томится в Москве в складе… запакована в ящики, затюкована, забита гвоздями… Вместо мягких лучей восходящего солнца ее окружает тьма одиночного заключения…
– Скажите, как дошла она до жизни такой?..
– Не длинен и не нов рассказ…
С.Н. познакомил меня с одним из поразительных примеров того, как в России губятся самые полезные, бескорыстные, почти самоотверженные начинания[119].
Из тьмы одиночного заключения коллекция вышла в конце сентября следующего, 1905 года, когда в залах Императорского общества поощрения художеств открылась третья и последняя устроенная Китаевым выставка. После этого коллекция хранилась у него дома.
Но это было только начало злоключений коллекции (и самого коллекционера). В 1916 году Китаев собирался отправиться за границу на лечение и еще раз предложил правительству купить коллекцию. На сей раз дело продвинулось настолько, что была создана комиссия экспертов по ее оценке. В нее входили специалист по индийской культуре и буддизму профессор Сергей Ольденбург (1863–1934); Сергей Елисеев (1889–1975), незадолго до того вернувшийся из Японии; художники Павел Павлинов (1881–1966) и Анна Остроумова-Лебедева (1871–1955). Комиссия собиралась в доме Китаева в течение семи вечеров в сентябре 1916 года и рекомендовала правительству, как писал позже (в 1959-м) Павлинов, купить коллекцию. Тем не менее сделка не состоялась, поскольку, по словам того же Павлинова, у правительства не нашлось 150 тысяч рублей[120].
Когда Китаев расстался со своей коллекцией?
Китаев должен был покинуть Петроград и опасался оставить коллекцию в прифронтовом городе. Тот же Павлинов, у которого были знакомства в московском Румянцевском музее, посоветовал Китаеву отдать ее туда на временное хранение[121]. Так поступали в те годы многие владельцы частных художественных собраний. Музей коллекцию принял; переезд состоялся в 1917 году, не ранее весны.
На времени поступления коллекции в Румянцевский музей необходимо остановиться подробнее. Во всех публикациях Б. Г. Вороновой (а на их основе и в Каталоге 2008) значится дата: 1916 год. Вероятно, она основана на том, что в августе 1916-го Китаев написал два письма Павлинову в связи с предполагаемой продажей коллекции, хотя, строго говоря, между предполагаемой (и несостоявшейся) продажей и отправкой коллекции в московский музей на хранение немедленной временной связи быть не должно. Дата “1916” показалась мне странной при попытке хронометрировать события. Просмотры коллекции проходили в сентябре, рекомендации комиссии рассматривались и решения принимались в течение осени. Когда правительство отказалось от покупки, Китаев по совету Павлинова написал о своем желании передать коллекцию на временное хранение секретарю Общества друзей Румянцевского музея Горшанову. Письмо (точнее, сохранившийся при коллекции и попавший в архив черновик) датировано 7 (20) декабря 1916 года
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.