В процессе работы - [3]

Самую интересную часть сборника составляет, на мой взгляд, группа рассказов, которую я назвал бы заключительной, - "День плюща", "Милость божия" и "Мертвые", хотя последний можно с полным основанием считать еще одним, самостоятельным типом новеллы.

"День плюща" и "Милость божия" написаны в ироикомической, пародийной манере; в первом - высмеивается политическая жизнь Ирландии после Парнелла, во втором - ирландский католицизм.

Несколько платных агентов и прихлебателей, состоящих при кандидате от националистической партии на выборах в муниципальный совет, сидят в его унылой конторе в надежде получить немного денег или по крайней мере распить бутылку дарового портера из бара, принадлежащего кандидату ("День плюща"). В контору на минуту заскакивает парнеллист Джо Хейнес, и после его ухода мистер Хенчи, самый разговорчивый из всей братии, намекает, будто преданность Хейнеса делу Парнелла вызывает сомнения и даже не исключено, что он английский шпион. Но тут мальчик приносит из пивной бутылки с портером, настроение у собравшихся поднимается и, когда парнеллист появляется вновь, его встречают вполне радушно, а мистер Хенчи даже называет его по имени - прием, с которым, в сильно преувеличенном виде, мы затем встретимся в "Улиссе". Три пробки, удаленные старинным способом - нагреванием бутылки, - взлетают на воздух одна за другой, а Джо произносит банальную речь в честь покойного Вождя.

Три пробки, как я уже однажды писал, это три залпа над могилой героя, а скорбная речь Хейнеса - дешевка, заменяющая траурный марш. Эта пародийная сцена преподносится автором с совершенно каменным лицом.

В "Двух рыцарях" самое большее, на что оказывается способным воображение ирландца, - это выжать из влюбленной женщины несколько грошей, а в "Дне плюща"

наивысшая дань, которую выродившаяся нация способна воздать покойному Вождю, - залп пробками из пивных бутылок, полученных в уплату за предательство всего того, во имя чего он жил.

Как сказано выше, нетрудно представить себе, что три первых рассказа из "Дублинцев" перенесены на страницы "Портрета художника в юности". Но вряд ли возможно представить себе, что туда попал "День плюща". Правда, в сцене рождественского обеда в "Портрете" возникает та же тема, но реализуется она со щемящей душу болью, и представить себе "День плюща" в этом контексте невозможно, как невозможно подумать о том, чтобы рождественский обед занял место "Дня плюща" в "Дублинцах". Вот здесь-то Джойс-новеллист подошел к развилке своего пути; он исключил из рассказов некоторые очень важные вещи, а поступив так, совершил ошибку - для новеллиста роковую. Он лишил своих обездоленных права на самостоятельное существование.

Это звучит несколько сложнее, чем оно есть на самом деле. Речь идет о том, что новеллист вправе изображать своих обездоленных людьми, принимающими на веру и несущими любую ахинею - на то они и обездоленные. Горьковские босяки, чеховские крестьяне, лесковские ремесленники порою верят в такую ересь, которая вызвала бы приступ смеха у школьника, но это не означает, что они ниже нас умственно или духовно; порою они даже лучше нас. Они обладают своим мастерством, своей мудростью.

Всего этого как раз и лишены герои рассказа "Милость божия", в котором величие католической церкви представлено через призму видения дублинского обывателя. Если верить брату Джойса - Станислаусу, - в основу рассказа положена тема "Божественной комедии":

он начинается в Аду - в подвальном этаже пивного бара, где помещается уборная, - продолжается в Чистилище - у постели больного героя в его коттедже - и заканчивается в Раю - в церкви на Гардинер-стрит. Это звучит вполне достоверно: Джойс был насквозь пропитан литературой и - по крайней мере в последних своих произведениях - любил поиграть литературными аллюзиями и ассоциациями, основывая сюжеты своих книг на мифах и теориях, так что половина удовольствия от их чтения состоит в том, чтобы узнавать эти аллюзии - игра, обладающая тем приятным свойством для автора, что гордый своей образованностью читатель склонен считать его ученым филологом.

Впервые мы встречаемся с коммивояжером мистером Кернаном, когда, упав с ведущей в уборную лестницы, он лежит без сознания, откусив себе кончик языка. Мирская власть в лице полицейского уже готова отправить его в исправительное заведение, но на помощь пострадавшему приходит некий мистер Пауэр, который отвозит его домой. Собравшиеся у постели мистера Кернана друзья - мистер Каннингем, мистер Пауэр, мистер МакКой и мистер Фогарти решают, что для блага его души ему необходимо вместе с ними говеть. Сначала разговор идет о власти мирской - полицейском, чуть было не посадившим мистера Кернана под замок, что было бы скандалом, по мнению его друзей, - а затем о власти небесной, то есть о тех священнослужителях, кого они знают, и тех, о ком слышали, - слышали на очень значительном расстоянии, ибо все, что о них сообщается, чистой воды фольклор.

Наконец четверо приятелей вместе со своим кающимся другом посещают церковь на Гардинер-стрит и слушают проповедь прославленного иезуита, отца Пэрдена, который развивает в ней трудный, по его собственному определению, евангельский текст: "Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители". Сам он считает, что "это текст для дельцов и представителей свободных профессий", но, как совершенно очевидно из его проповеди, разбирается в нем не больше, чем мистер Каннингем в истории церкви, то есть не понимает ни бельмеса.