В процессе работы - [2]

Можно сколько угодно подбирать другие слова в этой фразе, но невозможно найти ряд прилагательных, который дал бы тот же эффект, как невозможно найти способ прочитать приведенный отрывок так, чтобы он произвел иное, чем задумано автором, впечатление. Все это результат использования слов таким образом, каким раньше они никогда не использовались - разве что Патером - не для того, чтобы описать переживание, а чтобы его воспроизвести. Даже, пожалуй, не столько воспроизвести, сколько воссоздать с помощью определенного расположения образов - заветная мечта профессионального оратора, но Джойс как раз и изучал ораторское искусство. Если описание переживания у Диккенса или Троллопа имеет целью окунуть в него читателя, заставив чувствовать заодно с автором и героем, то воссоздание переживания с помощью специальной комбинации словесных образов имеет другую цель: предоставить чин тателю свободу чувствовать так или иначе, как ему заблагорассудится - лишь бы он сознавал, что это переживание передано в тексте с исчерпывающей полнотой.

В итоге, когда читаешь рассказ типа "Аравия", создается ощущение, будто не читаешь, а скорее рассматриваешь богато иллюстрированную книгу.

Рассказы в "Дублинцах" были расположены Джойсом, наверное, по тому же принципу, по которому поэт располагает в своей книге стихи, ставя их в том порядке, какой сложился у него в голове. Однако хронологический принцип явно также присутствует, и в середине сборника помещена группа рассказов, написанных, вероятнее всего, после "Сестер" и до "Мертвых". Это очень грубые натуралистические зарисовки, построенные либо на ироикомическом эффекте, либо на антитезе. Первая группа включает рассказы "Два рыцаря", в котором без тени улыбки описывается забавное волнение двух бездельников по поводу того, удастся ли одному из них выжать немного денег из молоденькой служанки, его любовницы, и "Земля", в котором изображена старая дева, работающая в прачечной, и всякие мелкие происшествия, грозившие помешать ей встретить канун праздника Всех Святых с семьей ее женатого племянника. Во вторую группу входит рассказ "Личины" - история о том, как подвыпивший дублинский клерк, публично обруганный управляющим конторы, вымещает обиду на своем несчастном сынишке, избив его за то, что он упустил в очаге огонь, и рассказ "Облачко", где неудачливому поэту противопоставлен удачливый журналист, у которого хватило ума вовремя убраться из Дублина.

Все это весьма неприглядные истории, как бы к ним ни относиться, но в них изображены обездоленные слои общества, а это показывает, что Джойс был подлинным новеллистом со своим собственным взглядом на мир.

Пожалуй, еще важнее отметить, что здесь наблюдается развитие стилистических приемов, встречающихся в ранних рассказах. Мне уже приходилось - в книге "Зеркало на дороге" - анализировать первый абзац рассказа "Два рыцаря", но позволю себе рассмотреть его вторично:

"Теплый сумрак августовского вечера спустился на город, и мягкий теплый воздух, прощальный привет лета, кружил по улицам. Улицы с закрытыми по-воскресному ставнями кишели празднично разодетой толпой. Фонари, словно светящиеся жемчужины, мерцали с вершин высоких столбов над подвижной тканью внизу, которая, непрерывно изменяя свою форму и окраску, оглашала теплый вечерний сумрак неизменным, непрерывным гулом" [Джеймс Джойс. Указ, соч., с. 63].

В этом превосходном отрывке нельзя не заметить значительного развития стилистического мастерства Джойса по сравнению с более ранними его рассказами.

Определения подобраны не только с изощреннейшей тщательностью ("высокие столбы"), но некоторые слова намеренно повторены, причем повторены, как правило, либо в несколько ином порядке, либо иногда в несколько иной форме, чтобы, с одной стороны, дать читателю почувствовать - это не просто повторение, а с другой, чтобы в его мозгу отложился гипнотический эффект повтора. Один из применяемых Джойсом способов - повтор существительного, стоящего в конце периода, в начале следующего, где оно играет роль подлежащего:

"...по улицам. Улицы...", хотя ключевыми словами отрывка выступают прилагательные "теплый", "сумрачный", "неизменный" и "непрерывный". Тот же прием использован и в другом отрывке при описании арфиста на Килдар-стрит.

"Он безучастно пощипывал струны, иногда быстро взглядывая на лицо нового слушателя, а иногда - устало - на небо. Его арфа, безучастная к тому, что ее чехол спустился до колен, тоже, казалось, устала и от посторонних глаз, и от рук своего хозяина. Одна рука выводила в басу мелодию "Тиха ты, Мойль", а другая пробегала по дисканту после каждой фразы. Мелодия звучала глубоко и полно".

В этом отрывке Джойс, пользуясь флоберовским "точным словом", не только требует от нас, чтобы мы увидели эту сцену так, как увидел ее он, но и добивается - с помощью специально подобранных, хотя и не лезущих в глаза соединений ключевых слов: "безучастный", "рука", "усталый", "мелодия" того, чтобы мы испытали те же чувства, какие испытал он. Такая манера завораживающего письма - как бы она ни сказалась в дальнейшем на литературе - нечто совершенно новое в английской прозе. По моему мнению, на котором я отнюдь не настаиваю, там, где дело касается живописного изображения, как в первом процитированном отрывке, оно вполне себя оправдывает, но когда - как во втором - им пытаются передать настроение, то не знаешь, куда деваться от неловкости. Уподобление арфы женщине, обнаженной и усталой от скользящих по ней рук мужчины, вызывает у меня такое же неприятное ощущение, как застывший край отменной, по всем своим другим качествам, бараньей отбивной. В литературе есть несколько блюд, которые можно и даже нужно сервировать холодными, и в них уместны любые натуралистические описания. Но, что касается остальных - тех, где дело идет о страстях и настроениях, - их следует подавать на стол прямо с огня.