В предгорьях Урала - [52]

«Не слыхал что-то, надо будет спросить Мартынка», — подумал с тревогой Фирсов и, остановив лошадь у подъезда, вылез из кошевки.

«Солдат в Растотурской кричал насчет большевистской партии и Ленина, здесь в городе красные полотна понавешали. Диво», — дергая шнур звонка, продолжал думать Никита и, сняв в передней доху, зашел в комнату зятя.

Тегерсена он застал в постели. Мартин Иванович лежал с компрессом на голове.

— Мигрень, — протянул он жалобно и показал взглядом на свободный стул.

Фирсов огляделся. Возле кровати на маленьком столике стояли флаконы с лекарствами и коробка с леденцами. Никита перевел взгляд на зятя. Усы Тегерсена обвисли, и под глазами сильнее, чем обычно, были видны дряблые мешочки.

— Ви понимайт, мой рабочий требовайт восьми час работайт, требовайт контроль производства! О-о, — Мартин Иванович схватился за голову, — майн гот, мой бог, завод есть большевик! — выкрикнул он пискливо и зашарил рукой по столику, разыскивая мигреневый карандаш.

— А что это за люди? — осторожно спросил Никита.

— О, ви не знайт большевик, — только и мог от него добиться Никита. Видимо, зять был перепуган событиями последних дней.

Не добившись от него толку, Никита Захарович на следующий день отправился к своему старому знакомому, богатому землевладельцу Савве Волкову.

Хозяина дома он не застал. Дожидаясь его прихода, Никита стал просматривать мартовские номера зауральских «Известий», которые были печатным органом эсеров и меньшевиков, захвативших в то время власть в городе и уезде в свои руки.

«…Кто стоит на своих местах, тот за свободную Россию, а кто оставляет свой пост, тот за Вильгельма и изменник России… — стал читать Фирсов. — …В случае отказа продолжать войну, не останавливаться даже перед самой крайней мерой массового расстрела…» — советовала меньшевистская газета военному командованию города. Никита с облегчением вздохнул и, посмотрев на киот, перекрестился:

— Слава те, восподи, есть еще добрые люди.

Заслышав грузные шаги хозяина, он отложил газету и поднялся на ноги. Друзья троекратно облобызались.

— Кстати приехал, — выпуская из своих объятий тщедушное тело гостя, пророкотал густым басом Волков. — Чудны́е дела творятся на свете, — покачал он седеющей головой. — Идет на земле российской содом и гомора, — вздохнул он и, обтерев потное лицо платком, не торопясь продолжал: — Только с собрания биржевого комитета, обсуждали насчет новой власти. Своих людей выбрали в управу. В Совет поставили говоруна Михайлова. Как у тебя дела в Марамыше? — спросил он гостя.

— Горланят, — махнул рукой Никита.

— Ничего, брат, не поделаешь, потому свобода, — глаза Саввы ехидно прищурились. — На каждый роток не накинешь платок, — произнес он после некоторого молчания. — Пускай кричат, тешатся.

За самоваром Волков продолжал рассказывать Фирсову:

— На днях мыркайские мужики стали на мою землю зариться. Пришлось пугнуть через уездного комиссара. — Вынув из бокового кармана меньшевистскую газету «День», Волков произнес: — Послушай, что пишут наши управители.

Подвинув стул ближе к гостю, хозяин начал читать:

«…Всякие попытки к немедленному захвату частновладельческих земель могут губительно отразиться на правильном течении сельскохозяйственной жизни. — Савва поднял указательный палец вверх и зарокотал: — Конфискация обрабатываемых удельных, кабинетских и частновладельческих земель может быть проведена только законодательным порядком, через Учредительное собрание, которое даст народу и землю и волю». — Глаза Фирсова встретились с хозяином, и, поняв друг друга, они хмуро улыбнулись. — Землю и волю, чуешь? — Савва положил свою тяжелую руку на костлявое плечо Никиты. — Да, мы дадим им такую землю и волю, что волком взвоют, — произнес он злорадно.

— Вестимо, — Никита легонько освободил свое плечо от руки хозяина. — Дай, восподь, — поднял он глаза на иконы. — Может, обернется к лучшему.

Поговорив со своим дружком, Никита успокоенный вернулся в дом зятя.

Тегерсен попрежнему лежал в постели, обложенный подушками, и сосал леденцы.

«Кислятина какая-то, — подумал Фирсов про своего зятя. — Не такого бы мужа Агнии надо. Поторопился маленько со свадьбой, промашку дал», — и, с нескрываемым презрением взглянув на «козла Мартынку», он круто повернулся навстречу входившей дочери.

Агния с сияющим лицом подошла к отцу и поцеловала его в щеку. Судя по ее беззаботному виду, нарядному платью, запаху тонких духов и манере держаться, дочери Фирсова жилось неплохо. На днях, дав отставку Константину Штейеру, который раза два приезжал в Зауральск с фронта, она начала флиртовать с уездным комиссаром Временного правительства Жоржем Карнауховым.

Глава 34

В первых числах мая в Зверинскую вернулся с фронта муж Устиньи Евграф. Приехал он ночью. Постучал легонько в окно и поднялся на крыльцо. С трудом узнав в худом бородатом казаке своего мужа, Устинья радостно охнула и повисла у него на шее.

Поднялся со своей лежанки и Лупан, проснулась старая мать и запричитала точно по покойнику.

Когда зажгли лампу, Евграф снял с себя винтовку и, передавая ее жене, сказал:

— Поставь пока в чулан, неровен час, кто-нибудь зайдет. — Осторожно повесил походную сумку на гвоздь и пригладил волосы.