В преддверии глобальной катастрофы - [3]
– Почему вы выбрали такое некомфортное место для творчества?
– Ну что вы, здесь наоборот очень удобно. И тепло, и есть на чем сесть (он указал на подоконник) и какой вид… Правда из дамского туалета вид еще более живописный, но вы ведь сами понимаете…
В это время у стены института выступал один из его оппонентов:
– В общем неплохо. Но в то же время композиция получилась какой-то незаконченной. Я бы переставил это дерево к краю. И не все в гамме. Вот небо тут немного диссонирует с этой церковью.
«Почему активно критикуют всегда те, кто сами ничего не умеют, – подумал он. – Этот критик ни одного проекта прилично не покрасил. Нужно вступиться». – Он подошел к ребятам.
– Добрый день. Очень удачный этюд, молодой человек. Это ваш? Вы должны его обязательно представить на осенней выставке в институте. Она намечается через месяц. Особенно удачно решена композиция, чувствуется осенняя воздушная перспектива. Хорошо взята цветовая гамма. Так что, поздравляю. Успехов вам. Главное все время работать, чтобы не потерять ту отличную форму, которую вы уже набрали. (К сожалению, забегая вперед, скажем, что этот талантливый акварелист скоро погиб из-за нелепой случайности).
В это время на ступенях перед институтом появилась маленькая фигурка человека с большим портфелем. Он снял пенсне, протер его, близоруко посмотрел по сторонам, надел его опять и помахал ему рукой. Это был Эйнгорн – доцент с кафедры математики, которую так не любили студенты-архитекторы, к которым, тем не менее, этот математик относился довольно благосклонно.
– Здравствуйте, Яков Аронович. Куда вы направляетесь?
– Я собирался в Академию – это на второй трамвай.
– Жалко, нам не по пути. А я на троллейбус, на ту сторону Брест-Литовского шоссе.
– Ничего. Я вас провожу, если не возражаете, – и они двинулись к мосту на Воздухофлотском шоссе, под которым был переход к троллейбусной остановке.
– Должен вам сказать, – начал Эйнгорн, – что ваш сын единственный из архитекторов, кто согласился взять тему по математике для доклада на научной конференции. Причем тему непростую, связанную с теорией детерминантов.
– Да, да. Я видел он исписал целую тетрадку какими-то формулами. Лучше бы походил на этюды. Нет, я не против. Математика архитектору тоже нужна. Я сам когда-то грешил этим делом – занимался теорией перспективы. Я хотел спросить вас о другом. Только что у меня была малоприятная беседа с нашим парторгом. Обстановка сейчас, как вы знаете, крайне напряженная. Антисемитизм все растет и растет, поощряемый на самом верху.
– Как мне не знать! Моего приятеля – еврейского поэта-лирика, скажу вам по секрету, арестовали. Он был тихий мягкий человек. Скажите мне, пожалуйста, ну какой ущерб государству может нанести поэт-лирик. Слава Б-гу у нас на кафедре пока это не чувствуется. Наш заведующий кафедрой Юрий Дмитриевич Соколов не только крупнейший алгебраист. Он настоящий русский интеллигент и ненавидит антисемитов. Только благодаря этому у меня и Корнблюма нет никаких неприятностей, потому что у нас на кафедре есть юдофобы, как и на других кафедрах у нас на Пироговской. А как обстоят дела в вашем корпусе на Брест-Литовском?
– У нас этого добра хватает. Вы же помните публичное избиение космополитов в нашем здании. Тут главное, чтобы все это не пошло дальше. Ходят уже слухи о более страшных делах, например, о депортации. От них все можно ожидать. Вы же помните, как лихо расправились с крымскими татарами и некоторыми национальностями на Кавказе.
На другой стороне шоссе грохотал дизель-молот. На троллейбусной остановке стояло несколько человек. Они, стали за ними и он резко переменил тему беседы:
– Слышите, как грохочут? Где-то все-таки решили забить сваи. Здесь будет жилая застройка с магазинами на первых этажах до самого Евбаза. Я был на совете в Управлении по делам архитектуры, и представьте себе, несмотря на настроения, о которых мы говорили, все выступающие называли площадь Евбаз, а не площадь Победы.
– Я бы не отказался от квартиры в таком доме. Хороший район и напротив института.
– Хороший на первый взгляд. Рядом шумное магистральное шоссе. Но не это самое неприятное для проектировщиков и строителей. Самое неприятное – геология. Мне говорил Дранников – наш корифей в этой области, что тут проходит подземное русло реки Лыбедь, и, кроме того, линзы и карсты. Те фундаменты, которые ставят здесь, могут не выдержать. И тогда стены треснут. Здесь нужно было бы давать, как он считает, свайное основание или опрокинутый стакан. Видите, очевидно послушались. Где-то работает дизель-молот. – В это время подошел девятый троллейбус, – знаете, я наверное проедусь с вами до Владимирской, а там пройдусь пешком.
Он вышел из троллейбуса на углу Владимирской и прошел в Николаевский садик. «Сейчас он как-то по другому называется, – вспоминал он, – ах да, Шевченковский парк. Здесь же до войны в 39-м поставили памятник Шевченко». Он любил этот парк. Это был один из немногих уголков, где полностью сохранился старый Киев. Здесь приятно было вспомнить молодость. Было довольно прохладно, но
