А что же знали мы – подростки в это тревожное время?
Что мы пели?
Сталин – наша слава боевая,
Сталин нашей юности полет.
С песнями борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет.
Что мы читали в Газетах?
Группа оголтелых, злонамеренных космополитов, людей без рода и племени, торгашей и бессовестных дельцов от театральной критики, подверглась сокрушительному разгрому в редакционных статьях газет «Правда» и «Культура и жизнь». Эта антипатриотическая группа в течении долгого времени делала свое антинародное дело. Выросшие на гнилых дрожжах буржуазного космополитизма, декаданса и формализма, критики-космополиты нанесли немалый вред советской литературе и советскому искусству – они хулигански охаивали и злобно клеветали на все то новое, передовое, все лучшее, что появлялось в советской литературе… Холопствовавшие перед буржуазной культурой, они отравляли здоровую атмосферу советского искусства зловонием буржуазного ура-космополитизма, эстетства и барского снобизма…»
А. Сафронов «Правда» 11 февраля 1949 г.
Что мы потом прочитали в газетах?
Эта премия (Сталинская) носит имя величайшего философа всех времен. Того, кто воспитывает человека и преобразует природу; того, кто провозгласил человека величайшей ценностью на земле; того, чье имя является самым прекрасным, самым близким и самым удивительным во всех странах для людей, борющихся за свое человеческое достоинство, – имя товарища Сталина.
Луи Арагон 1952 год
Что мы читали в «самиздате»?
Я спрошу у Маркса и Эйнштейна,
Что великой мудростью сильны.
Может им открылась эта тайна
Нашей перед вечностью вины?
Милые полотна Левитана,
Доброе свечение берез…
Чарли Чаплин с белого экрана —
Вы ответьте мне на мой вопрос.
Разве все, чем были мы богаты,
Мы не роздали без лишних слов?
Чем же мы пред миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?
Маргарита Алигер
Эренбургу удалось уцелеть. У Багрицкого и Светлова вряд ли это бы получилось. Еврейских писателей сажали и в Москве, и в Киеве, и в Минске с большим размахом. В это время на Лубянке и в Лефортово пытали активистов ЕАК. 12 августа 1952 года их казнили всех кроме одного – Лины Штерн. Она единственная спаслась в этой Лубянской мясорубке.
То, что мы нигде не могли прочитать
(из беседы следователя МГБ со всемирно известным ученым – академиком Линой Соломоновной Штерн, которой в 1949 году исполнился 71 год).
– Ты старая блядь. Мы знаем, зачем ты каждый год ездила за границу. Ты там вступала со всеми в половое сношение.
(из беседы министра МГБ Абакумова с академиком Штерн)
– Нам все известно! Признайтесь во всем! Вы – сионистка, вы хотели отторгнуть Крым от России и создать там еврейское государство!
– Впервые это слышу.
– Ах ты старая блядь! (Она удивилась, она получила хорошее воспитание и не могла понять, почему министр так легко перешел с ней на ты).
Мы обо всем этом не знали. На эту тему у нас дома не беседовали. Естественно, слухи об арестах дошли до нас. Мои приятели – Розенфельд и Файнгольд мне многое разьяснили. Кстати информацию, передающуюся из уст в уста, я получал не только от евреев, но и от своих русских и украинских приятелей. Травля космополитов шла повсеместно, во всех научных учреждениях, институтах и творческих союзах. Евреев не принимали на работу. Обстановка была напряженной. Космополитов увольняли, но все-таки, слава Б-гу, не сажали. В апреле эта кампания начала идти понемногу на спад. Очевидно это было указание нашего «отца и учителя». Иосифа Юльевича Каракиса, приятеля и соученика отца – крупного архитектора – одного из лучших преподавателей архитектуры, уволили из института. Отец был снят с руководства кафедрой, но звание профессора и члена-корреспондента Академии, несмотря на «беспаспортную бродяжническую деятельность», оставили. На должность заведующего кафедрой назначили некоего Кабанова – новоиспеченного кандидата искусствоведения из Москвы, который, по выражению историка архитектуры Виктора Васильевича Чепелика, «начал такое нести студентам», что его смогли выдержать с трудом полгода. Пригласили на это место академика Северова. Он продержался год. После этого отца вернули на руководство кафедрой, но на всякий случай приписали к его должности две буквы «и. о.» – исполняющий обязанности. Так всегда поступали начальники и кадровики, когда вынуждены были брать на работу засвеченных космополитов. На всякий случай, потому что может опять продолжится кампания, или космополит окажется еще и сионистом, и придется оправдываться. А у них всегда будет ответ перед начальством: «Да, мы сами, знаете ли, опасались, как бы он не начал вредную пропаганду, поэтому и взяли его как бы условно, как бы временно на и. о.».
Мой дядя – профессор живописи Михаил Аронович к этому времени уже ушел из института. У него космополитических настроений и отклонений ни в живописи, ни в биографии найти не смогли. Тематика тоже была безупречной, так как он писал натюрморты и пейзажи в «любимых местах Шевченко». Его работы двадцатых годов не сохранились – они погибли вместе со знаменитым в Киеве самым высоким зданием – домом Гинзбурга, где была его мастерская. Кроме того, ему негде было прицепить «и. о.», так как он нигде не работал – был вольным художником и пенсионером. Не напишешь же «и. о. вольный художник», или «и. о. пенсионер». Так его на всякий случай исключили из Союза художников за формализм, хотя все знали, что он реалист, о чем свидетельствовали его картины. Ничего не поделаешь – план по низкопоклонству нужно было выполнять и учебным институтам и творческим союзам, так как отчет об этом выполнении шел непосредственно к первому секретарю ЦК КП (б) У Никите Сергеевичу Хрущеву, а от него к Шепилову и даже к великому вождю и учителю.