В поте лица своего - [8]

И после этих слов говорливый мой собеседник замкнулся надолго. Я сбоку смотрю на него, вспоминаю свои встречи с ним. Особенно памятно лето 1933-го, когда я был «легким кавалеристом». Меня нежданно-негаданно вызвали в городскую Рабоче-Крестьянскую инспекцию и поручили срочно собрать данные о знатном землекопе Максиме Неделине. Он, как и другие коммунисты, должен был вскоре предстать перед комиссией по чистке партии.

Не вовремя и не к месту вторгся в мою жизнь этот Максим Неделин — в самый разгар институтской экзаменационной сессии. Надо было наотрез отказаться от высокой чести, а я, дурень, возгордился доверием. Целых полтора месяца я собирал материал о Максиме Неделине. Где и когда родился, какого происхождения, когда прибыл на стройку, где и как начал работать. И еще сотни и сотни других данных. Его жизнеописание, составленное мною со ссылками на документы, заняло пятьдесят семь страниц. В один прекрасный день они оказались на столе ответственного товарища из комиссии по чистке Егора Ивановича Катеринина. Он полистал мой нелегкий труд и рассмеялся. «Ну и размахнулся ты, Саня! Писателем себя вообразил. Мы поручили тебе проверить автобиографию Неделина, написанную им, когда его принимали в партию, а ты настрочил целый роман о его жизни. Забери, брат, эту писанину и сократи ее до двух-трех страниц». Так я и сделал.

Ах, как вовремя и к месту появился сейчас на моей дороге Егор Иванович! Вот с кем я могу и о делах, и о душе своей поговорить… Ведь он лучшее воспоминание моей юной жизни.

Не оборачиваясь ко мне, глядя на дорогу, Егор Иванович строго сказал:

— Ты вот смотришь на меня и думаешь: первостроитель, мастер, начальник автохозяйства, помощник начальника строительства, партработник, а теперь, это самое, таксист. Почему?

— Действительно, как ты оказался за рулем?

— В общественную приемную редакции многотиражки, которой я заведую на общественных началах, поступили сигналы о всякого рода безобразиях в таксопарке и на линии: обсчеты пассажиров, охота за выгодным клиентом, рвачество со стороны механиков, слесарей-ремонтников, непременные бутылки и подачки мастерам, диспетчерам за счет чаевых и левых заработков таксистов. Вот я и проверяю на своей, это самое, шкуре, правду или кривду сообщили рабкоры.

— Ну и как, установил истину?

— Устанавливаю. Ты знаешь, работа таксиста, оказывается, очень интересная. В моей телеге больше всего разъезжает рабочий люд с тяжелыми авоськами и пакетами. Не скупятся на слово, про всякую всячину рассказывают: что случилось в цехе, где и какое заморское добро куплено, кто на ком женился, сколько гостей на свадьбе было да чем кормили и поили. Словом, пассажиры исповедуются перед таксистом, как перед попом. — Глянул на меня, улыбнулся. — Слыхал?.. Будь же и ты, Саня, как все люди, разговорчивым да откровенным.

Слушаю Егора Ивановича внимательно. Однако и Саша Людников не выходит из головы. Интересно, знает что-нибудь о нем Егор? Спрашиваю:

— Людников-старший ушел на пенсию?

— Влас Кузьмич? Какая там пенсия! Работает! Проворнее, чем молодые. Мастер. И еще секретарь парторганизации. Неизносимый человечище.

— А как его дочь поживает?

— Татьяна? Молодцом. Была красавицей в двадцать лет, осталась красавицей и в сорок пять.

— Замуж не вышла?

— Что ты! Мужчин сторонится принципиально. Обожглась на кипящем молоке, дует и на родниковую воду!

— Бывший муж не вернулся?

— А зачем ему возвращаться? Давно и хорошо прижился на новом месте, на сибирской земле. Там он считается лучшим из лучших сталеваров. Недавно за трудовые подвиги удостоен звания Героя Соцтруда. Вот оно как! Для жены, для бывшей жены, он наихудший человек на свете, а для государства — краса и гордость. Непонятно для меня, это самое, как один и тот же человек может быть в двадцать пять рыжим, а в пятьдесят золотым.

— Чего ж тут непонятного? Разлюбил Татьяну. Другую полюбил.

— Да как можно разлюбить такую распрекрасную женщину? Не мог он, шалава, найти жену лучше Татьяны. Она и красивая, и умная, и образованная, и специалист своего дела, и настоящая большевичка. Вся в отца. Высшей пробы человек!

— У нее вроде бы от Никитина сын был? — спросил я. Вон как осторожно крутился вокруг да около, пока не подошел к главному.

— Есть. Сашка Людников. Мать не захотела, это самое, зарегистрировать его на имя отца. Свою фамилию дала.

— Ну, а он, Александр Людников, какой?

— Парень что надо, хоть и, это самое, безотцовщина. В деда и мать. Техникум закончил. Учится без отрыва от производства на третьем курсе института. Через два года инженером-сталеплавильщиком станет.

— А как работает?

— Хорошо! С Шорниковым Иваном Федоровичем соревнуется. Есть надежда, что в этом полугодии догонит и перегонит знаменитого и славного сталевара. Между прочим, Иван Федорович мой старый друг. Вместе мы начинали.

— Как же, знаю! Сашка не женат?

— Еще холостяк. Но свадьба, похоже, не за горами.

— Свадьба? И на ком он собирается жениться?

— Скорее всего на дочке Шорникова Клавдии. Лаборанткой в мартене работает. Ничего дивчина. Под стать Сашке. С детства они дружат.

— На Клавдии Шорниковой? Дочери своего трудового соперника?