В поте лица своего - [7]

— Вроде бы нелады с какой-то железой. Острый приступ. Всю городскую медицину на ноги поднял. А она в один голос: «Требуется операция. И недельки три полежать в больнице». Но разве он расстанется с комбинатом на такое время? Для него план дороже собственной жизни.

— План выполняет не один директор.

— Самому хорошему оркестру требуется начальник с дирижерской палочкой. Вам ли этого не знать? Да, постойте! Вы, это самое, один прилетели?

— Один. А что?

— Такие начальники, как вы, с сопровождающими, со свитой путешествуют.

— А мне, представьте, и одному хорошо.

— Не обижайтесь, товарищ Голота, это я так… чудака валяю. Ну ладно, это самое, пошли в мою телегу. Довезу куда надо.

Подходим к темно-вишневому «жигуленку», усаживаюсь рядом с загадочным водителем, кладу портфель на колени.

— Я думал, вы таксист. Форменная фуражка попутала.

— Правильно думали. Самый настоящий таксист. Ради вас временно пересел с государственной на личную колымагу. Такси ждет меня около гостиницы. Там мы поменяемся: вам оставлю «Жигули» без шашечек, а сам сяду в «Волгу» с шашечками. Вы, это самое, водительское удостоверение прихватили с собой на всякий случай?

— Оно всегда со мной. Что это за машина?

— Личная собственность. Купил на свои кровные, полученные за длительную командировку на Север.

— Но с какой стати…

Он не дал мне договорить:

— Не стесняйся, Саня. Все проще, чем ты думаешь!

Почему он так меня назвал? Давно знакомы? Как же я его не узнаю? Кто такой?

Выскочили на хорошо накатанную магистраль, ведущую в город. Не веришь, глядя на зелено-презеленую летнюю благодать, что где-то недалеко, в каких-нибудь двадцати километрах, привольно раскинулся металлургический комбинат, дающий в год десять миллионов тонн чугуна, пятнадцать миллионов тонн стали, более десяти миллионов тонн проката.

Мой земляк, неизвестный знакомый и «особоуполномоченный» Булатова, дружелюбно взглянул на меня, по-свойски улыбнулся.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком… Здорово ты изменился, Саня. Последний раз я видел тебя в тридцать седьмом. Ты был чернявым, кудрявым, веселым. Куда, это самое, подевал удаль и красоту?

— Время беспощадно ко всем. Вы тоже в двадцать были удалым да веселым.

— Был, Саня! Но молодым ты меня не видел. Да и сейчас не признаешь старого товарища. Думаешь, терзаешься: кто такой, по какому праву обзывает Саней? Так или не так?

— Так! Кто же вы?

— Встречались мы с тобой в горкоме партии, в доме ИТР, в редакции многотиражки. Не раз ездили на Высокое озеро. Я обучил тебя крутить баранку. И еще: когда я работал в Контрольной комиссии Рабоче-Крестьянской инспекции, ты выполнял партийное поручение. Первое в твоей жизни. Помнишь?

— Егор Иванович?! — вскрикнул я. — Первопроходчик! Первостроитель! Сколько лет, сколько зим!.. Дорогой мой!.. Как я рад!

Я прижался к Егору Ивановичу и крепко обнял его левой рукой. Он резко шевельнул плечом.

— Осторожнее, Саня! Не мешай водителю.

— Старина!.. Милый Егор Иванович!..

— Какой там милый! Надень очки! От Егора Иваныча остались кожа да кости. В дальней командировке на Север растерял все, что тебе когда-то было мило! Неужто до сих пор не слыхал о моей одиссее? — Он горько усмехнулся, произнося последние слова.

— Знаю, — поспешно сказал я. — Недоумевал. Печалился. Слышал и о твоем возвращении. Но вот встретиться как-то не довелось.

— Могу объяснить, почему так случилось. На Севере надолго задержался, полюбил я его, нелюбимого. Это раз. И еще лет на десяток задержался бы там, если б Андрюха Булатов не бомбардировал меня письмами и телеграммами. В конце концов он перетащил меня сюда, квартиру дал… С ним одним только и общался… В ту пору он был меньше занят, чем сейчас…

— И теперь дружите?

— Давненько мы подружились. Еще с первой пятилетки. Андрюха фезеушником был, а я мастером-наставником. И не думал я, и не гадал, это самое, что станет он командовать мировым комбинатом. Просто помогал парнишке мозоли набить да рабочую хватку и смекалку нажить. Рабочий фундамент всякому нужен, без него не станешь ни мировым, ни рядовым директором.

— Ну, а какой он сейчас, бывший Андрюха?

— Наш комбинат впереди всех заводов Донбасса, Урала, Сибири. Флагман! Выполняет и перевыполняет. Тебе это известно.

— Я не план имел в виду.

— А что?

— Отношение Булатова к людям и отношение людей к нему.

— Людей на комбинате великое множество. Десятки тысяч с гаком. И все разные. Директор не может нравиться каждому, даже если он, это самое, с золотым сердцем и у него семь пядей во лбу. У того не бывает врагов, кто ничего не делает, ни за что не отвечает. Подымим, а?

— Давай.

Курим. Егор Иванович посмотрел на меня, покачал головой:

— Сигарету ты, Саня, неумело держишь. Затягиваешься отчаянно. По всему видать, недавно в курильщики записался.

— Со вчерашнего дня.

— От горя какого-нибудь? От неудачи? Или так, это самое, чистое баловство?

— Баловство. Как твоя семья, Егор?

— Была да сплыла. Бобылем живу. В двух комнатах с балконом на восход солнца, с газовой кухней и ванной. Сам готовлю. Сам за собой убираю. Сам себе байки и сказки рассказываю. Сам себя подковыриваю и пилю тупой пилой. Слава богу, это самое, роскошно существую…