В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая - [27]

При малых водах это плато с Кручи различимо под водой. И дважды был очевидцем лично, когда оно во время засухи на самом деле может выступать наружу, образуя плоский, контуром похожий на загадочного зверя остров.

"Все!.. Можно теперь сворачивать к берегу", - мысленно позволил самому себе. На виду у парочек я шел-маячил, в общем-то, уже достаточно давно, и было теперь нелишним несколько расслабиться, сдать ближе к берегу, чтоб было полегче грести. Это было мною сделано незамедлительно - лодка пошла скорее, и уже минуты через три или четыре миновал "зелененький мысок", отделяющий тупым, пологим выступом лодочную заводенку.

В заводенке, сразу за мыском, отчерпывал из лодки воду, готовился отплыть-рыбачить некто Алексей - седой молодой человек лет тридцати пяти. Есть слух, что Леша - прапорщик. Что воевал, был ранен, имеет орден. Родом - здешний, окшёвский. Что проживает-служит во Владимире, но в выходные летом обязательно сюда, к родителям. Угрюмый, молчаливый, необщительный. Может попросту, словно глухой, проигнорировать любые обращения к нему, не удосужить ни вниманием, ни словом. Многие местные так и зовут его Леша-прапорщик или же просто Прапорщик.

Этот Леша интересен тем, что плавает не дольше трех-четырех часов, и в самое, что ни на есть, бесперспективное, глухое время. Обычно с десяти до часа дня, от силы - до двух. Ловит только отвесной блесной-"вертикал-кой", дергая ее удилищем-"рогаткой". Машет удочкой на всю высоту руки, что, по-моему, и тяжело, и совершенно бесполезно.

Тонь его всегда одна и та же: метров сто от берега по направлению к фарватеру и напропалую от парома вниз аж до Муратовских яров. Два часа сплава туда, и около часа - на веслах обратно. Ему, похоже, было бы совсем без разницы даже в том редчайшем случае, если кто-то бы из нас, из здешних сплавщиков, "на его глазах" вылавливал бы крупных судаков одного за другим. Он никогда никому не мешался, о наших уловах не спрашивал: всегда сам по себе, всегда поодаль и вечно молчком. Выудил, не выудил - ни досады, ни эмоций. Словно замерло в угрюмом, жутковатом безразличии его лицо.

Иногда он вдруг надумывал общаться. Без приветствий и без предисловий вдруг сообщал о своем улове, при этом, словно забываясь, мог уже не реагировать на вопросы или обращения к нему: "какая рыба?", "какого веса?"... Будто что-то отключало неожиданно его, и он уже ничего не видел, никого не слышал.

- Леша, привет! - проплывая мимо, воскликнул я, без надежды получить ответ.

- Здравствуй, Александр! - обернулся он. - Поплыл?

- Поплыл.

- И я собираюсь. На реке сегодня хорошо. Покойно, солнечно, тепло.

- Истинная благодать! - согласился с ним, не сомневаясь, что на этом разговор закончен. Алексей и без того на редкость оказался разговорчивым.

Под днищем вдруг довольно шумно зашуршало - лодку, будто что-то ухватило, будто неожиданно включилось экстренное торможение. Оказалось, заболтавшись с Алексеем, угодил в край трав подводного бугра на линии-дуге меж мысом и паромной насыпью. Словно в джунглях здесь переплелись и "чертов орех"-чилим с его шипами на орешницах, и "водокрас", становившийся уже кирпично-красноватым, и еще какая-то длиннющая и прочная трава с крючковатыми зелеными листочками. Щуклец величиной с ладонь стрелою выпорхнул из трав и замер в полводы в полутора метрах от лодки. Его отчетливо было видно в прозрачной воде на фоне белой щебеночной отмели. Множество крохотных рыбок, покинув убежище, сгруппировалось по краю "джунглей". При проплыве над бугром тяжелые пуки травы нависали на лопатках вёсел, не позволяя продвигаться дальше. Дважды весла пришлось снимать с уключин и вставлять обратно, чтоб прогрести, чтоб выбраться из неожиданного плена.

Определяться, куда же нужно было подаваться далее, решил, уйдя немного за паром. Все равно в любом из случаев мне предстояло снова плыть по направлению к косе затона почти до бакена. К тому же нужно было присмотреться к парочкам. Вдруг - на рыбе!.. Тогда уж от добра искать добра, как говорится, не имеет никакого смысла.

Обе лодки плавали на том же самом месте, где промышляли ранее, на тех же отмелях. Лишь отклонились несколько правее, чуть поближе к тамошней канаве, протянувшейся меж берегом и правой стороною Острова.

Почему-то эту канаву хищник посещает редко, несмотря на приличные ее глубины и сплошные прибрежные травы, уходящие вплоть до "ворот" затона. Но если уж в нее зашел, то непременно покрупнее, посолиднее того, какой обычно стережет свою добычу подле Острова. Обыкновенно, это щучка до кила, язи и окунь граммов до трехсот. Судак, считай, ее не посещает вовсе. Тот все-таки предпочитает быстрину: завертины, стремнины, перекаты. Тихие течения вблизи затонов не его среда обитания, не его подводная стихия.

Машинально заприметив дерево на горизонте, я вывел-выставил нос лодки точно на него, засек по центру кормовой перегородки точку заднего ориентира. Ей оказался какой-то бледно-рыженький кустарник, удачно приютившийся на общем фоне яркой желтизны листвы на извороте берега, довольно продолжительной полоской уходящей вдаль за поворот. Нажал посильней на вёсла - и можно было снова начинать считать гребки. Их, с учетом слабого течения на водах, прилегающих к затону, должно быть около двухсот. Журчащий шлейф с пузырчатой каймою прямою линией помчался от кормы по направлению ориентира.