В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая - [28]

Теперь - хоть закрывай глаза!.. От нечего делать можно было даже подремать-забыться. Можно было снова "разыграть удачу", к примеру, тони, условившись на отклонениях от курса в ту или иную сторону. Параллельно можно было загадать-прикинуть, на какую тоню, на какой участок следует отправиться-податься. Решил "сыграть", "считать" и малость подремать, вняв мудрости о том, что время сна проходит незаметно, при этом исчезает тягостность процесса ожидания.

Не теряя времени, закрыл глаза и в полудреме стал отсчитывать гребки, надеясь, что не пропущу момента повторения одних и тех же чисел, иначе говоря, "отключки".

Превосходно помню, сосчитал до ста пятидесяти семи. Но проснулся неожиданно с того, что ручка правого весла вдруг вырвалась из пальцев, а сам едва не завалился на бок. Не медля, зачерпнул ладонью за бортом воды, ополоснул лицо.

Оглянувшись, убедился, что до лодок Виктора-Олега, как и полагал, осталось метров около двухсот - не больше сорока-пятидесяти гребков. Отклонения от курса, как ни странно, не случилось, и это несколько обескуражило. По гаданью выходило, что ни то ни се. Средне, неопределенно.

Впрочем, вскоре определился с тем, что "средне" - несколько приятнее чем "плоховато", и это подбодрило. Подумал, что "средним уловом" нелишне было бы считать не меньше пяти-шести килограммов!.. Для среднестатистического счета дня то было б, вне сомнений, замечательно: выручка была бы неплохой.

Еще раз уточнил-прикинул курс, вывел-выставил нос лодки чуточку левее и, снова считая гребки, помчался к парочкам.

Леша-прапорщик вдруг выплыл-выскочил из-за парома, с силой загребая веслами. Он стремительно отмерил стометровку и, оставив весла на воде, замахал своею кривоватой удочкой-"рогаткой". Он размашистым рывком поднимал ее над головой, а затем неторопливо опускал, обеспечивая плавное падение блесны на дно. И так беспрестанно вверх-вниз, вверх-вниз... Словно робот, включенный в работу примерно на два с половиной часа. В случае встречных донных низинок он ловким движением кисти сбрасывал с "рогаток" леску, а при подъемах на бугры, на плато столь же ловко и молниеносно, без помощи другой руки, наматывал ее обратно.

Старики неторопливо поднялись-заплыли снова вверх. Встали на новую тоню несколько дальше от берега. Теперь было видно, что сеть их была короткой. Всего-то метров тридцать-тридцать пять длиной!.. И даже при полной ее растяжке с ведомыми фалами, расстояние меж лодками не превышало более семидесяти метров. Подумалось о том, что с этой, видимо, старинной снастью, тем более на тамошних песках, навряд ли можно было им рассчитывать на стоящий улов. Ныне "стометровкой-то" не столь уж часто удается хорошо поймать. Разве, часом, натолкнутся на плотву, на мелких окуней, подлещиков.

Впрочем, возможно всякое. Помнится, лет двадцать пять тому назад на тех же самых песках рыба ловилась очень даже недурно. Плотва, подъязки, крупная чехонь клевали на донки довольно лихо. А как-то однажды, во время их подсечки и подводки к лодке, вдруг начали хватать, откусывать-рвать леску, поводки большие щуки. В тот день одну я все-таки поймал, сплетя поводок косичкой из трех, имевшихся в наличии, нетолстых лесок. Она потянула почти на три с половиной кило.

Приблизившись к лодкам парочек, но, тормознув от них поодаль, чтобы не мешаться, я развернулся к ним кормой и с показной ленцой, облокотившись на упоры ручек вёсел, молча, с интересом, наблюдал за ними, всеми четверыми.

- И как? - спросил-откликнулся Виктор первым.

- Никак. Пустая тоня. А у вас?

- По пятку поймали, - отозвался тот.

- Ножовики?

- Немного поровнее. Граммов по четыреста, до полкилишка.

- А Вика поймала большую плотвицу, граммов на семьсот, голавля с полкилограмма и четыре щучки. Ее улов лучший, - известила Маша.

- Ассортимент редчайший. И сом, и щучка, и бель!.. - отметил я. - Осталось дело лишь за окунем и судаком. А как Олег?

- Пять щучек.

- Не щучек, а щурятишек. Невзрачных, махоньких. Я бы таких отпустила! - прозвенела с дальней лодки Вика и жалостливо прибавила: - Что-то у него на этот раз не получается. И поддергивать "как следует" умеет, и живца имеет подходящего... Нет - и все тут! Не знаю, что и предпринять...

- Да, сегодня у меня чего-то скудно! - досадливо согласился тот, не ощутив грядущего подвоха.

С улыбкой, тотчас же навострилась Маша.

- Вот-вот. И я о том же!.. Уж и вздохну, и потянусь, и прогнусь перед ним - ноль внимания, ноль сочувствия!..

- А это с какого боку-припеку? - опешил Олег.

- Как с какого? - изумилась Вика. - Сам же хвастался своим живцом!.. Растревожил, распалил внутри, хоть полезай на стенку!.. И - на тебе: "с какого бока?.." Вот так мило! - И, секунду помолчав, выразительно добавила: - Про рыб намекал каких-то...

- Господь с тобой, лисичка моя! То ж ради огонька, без умысла!.. - вконец растерялся Олег. Но все же умудрился увернуться-вырулить, воскликнув явно менее достойное: - На то и рыбалка природой создана, чтоб можно было поиграть словцом да подурачиться! Ведь всем известно с незапамятных времен: за пьяных "говорит вино", за рыбаков - кураж, бахвальство.

Олег с опаской, чтобы мы не слышали их разговора, обернулся-глянул в нашу сторону, и далее, заметно глуше, но в тиши реки весьма отчетливо был различим его густой, гудящий, сравнимый чем-то с дальним барабанным боем баритон о том, что язык на то и дан людскому роду, "чтобы мог молоть полнейшую ерунду и чушь", на которую, порой, не стоит, в общем-то, обращать внимания. Он с жаром говорил-доказывал жене, что вовсе не имеет смысла принимать его случайные слова столь близко к сердцу! Не следует быть подозрительной, излишне мнительной, не в меру впечатлительной! Приняв ее слова за чистую монету, усердно начал заверять, что может ей "поклясться клятвою" о невозможности, "немыслимости лично от него" каких бы то ни было действий, даже в их самой мизерной доле порочащих достоинство своей любимой половинки, как Вика перебила: