В понедельник дела не делаются - [78]

К пяти закончив допрос, Саша позвал из предбанника понятых.

Мужики были похмельные, плохо проспавшиеся, заторможенные. Один приметный – щербатый, лысый, с синими перстнями на пальцах, в болоньевой курточке.

Изымая у подозреваемого одежду, Саша заставил его раздеться догола. Распорядился, чтобы тот повернулся несколько раз. Акцентируя внимание понятых, что на Есефьеве нет следов пыток.

Тело у убийцы было неправдоподобно белым, без мускулатуры, кожа – дрябловатой. Ягодицы краснели многими крапинами прыщей, половой член был тёмно-коричневого, почти бурого цвета, сморщенный, маленький.

Этим же протоколом выемки Саша изъял ногтевые срезы подозреваемого. Ногти срезал сам, крепко сжав другой рукой его узкую кисть. Для этих целей у «эмрэошников» имелись специальные острые, типа маникюрных, ножнички. Добыча получалась скудной, потому что ногти у Есефьева были обгрызены почти до мяса.

– Спокойно сиди! – рявкнул Кораблёв, когда подозреваемый заелозил от боли на стуле.

Потом сделали смыв с полового члена. Дистиллированной воды не нашлось, ограничились простой из-под крана.

– Как делать? Очень просто, – Петрушин сунул в руки Есефьева смоченный кусок стерильного бинта. – Залупи и оботри головку хорошенько. Потом сюда положишь, в пакет. Чего жмешься? Здесь одни мужики.

Оформив протокол выемки, Кораблёв, страхуясь на случай последующего отказа убийцы от признания, прочитал его показания вслух. Чтобы сделать из понятых двух независимых свидетелей. Свидетелей в погонах было уже достаточно.

Понятые тупо, сонно слушали. Потом тот, что был с наколками, напрягся.

– Чего-о-о?! – голос его взвился высоко. – Это он?! Мальчика? Камнем?! Да ты чё, петух?!

Он сунулся было из тамбура, где они стояли, в кабинет, но верзила Петрушин легко оттолкнул его рукой.

– Отзынь.

Татуированный колотился, как в припадке.

– Отдайте его нам в хату! Мальчика! Камнем, блядь! Да чё вы с ним… ве-ежливо…

Есефьев, полуоткрыв рот с бляшкой стоматита на губе, медленно соображал. Его опустили ещё по первой ходке, в СИЗО. Но тогда в обращении с ним соблюдались определённые правила, он был обычным рабочим пидором, не был детоубийцей и половым извращенцем.

Наконец, до него дошло. В тусклых глазах его плеснулось отчаяние.

– Угомоните этого законника! Чего смотрите! – крикнул Петрушину следователь.

Старший опер, набычась, вышел, стукнул дверью.

– Русского языка не понимаешь? – угрожающе забасил в тамбуре.

Квалифицированный адвокат Щеглов, поразительно сам похожий на щегла или на скворца острым носом и деловитостью, пришёл на защиту прав клиента.

– Александр Михайлович, надеюсь, вами будут приняты меры по обеспечению безопасности моего подзащитного?

– Какой разговор, Рудольф Руфович? Отдельная камера… стоять, в отдельную нельзя… Посадим с несудимым ранее, со спокойным… Или с таким же по масти, с обиженным…

Прощаясь со следователем за руку, адвокат извиняющимся тоном произнёс:

– Александр Михайлович, на пару слов вас можно?

Саша примерно догадывался, о чём пойдёт разговор из пары слов.

Они вышли в коридор, где уже никого не было. Петрушин увёл понятых обратно в спецприёмник, досыпать. Слышались удалявшиеся шаги и глухой, неразборчивый бубнёж нескольких голосов.

– Я хотел, пользуясь случаем, переговорить по Касьянову. В настоящее время мы возмещаем потерпевшему ущерб. Можно ли рассчитывать, что после «двести первой» вы измените ему меру пресечения на залог?

Кораблёв в очередной раз закурил. Голова гудела, как с безнадёжного похмелья. Глаза слипались, чуть прикроешь, и возникали мельтешащие рябые строчки собственного почерка… Исполненные чёрным красителем…

«…тогда я схватил с пола кусок бетона и ударил… и ударил…

и ударил…»

Саша вздрогнул.

– А? Что?!

Адвокат, кряхтя, согнулся, пошарил под ногами и протянул Кораблёву зажигалку.

– Уронили, Александр Михайлович.

– Спасибо. Давайте, Рудольф Руфович, на ходу глобальных вопросов решать не будем. Тем более вы же знаете, один я не решаю. Надо мной тоже аксакалы есть. Скажу одно, с учётом обстоятельств дела и вашего вклада в борьбу с преступностью лично я возражать не буду.

Касьянов привлекался по триста восемнадцатой статье[83], за милиционера. Он был ранее несудимый и старый уже, за пятьдесят, таких обычно оставляют на подписке. Цимес[84] был в том, что милиционер, которому Касьянов по пьянке заехал по голове, вылежал с сотрясением мозга в больнице полные три недели, двадцать один день. Судебно-медицинский эксперт квалифицировал полученные им повреждения как вред здоровью средней тяжести. А посему действия Касьянова квалифицировались по второй части статьи 318 УК РФ. Начиная с лёгкого вреда здоровью, насилие уже считалось опасным для здоровья. Санкция здесь была серьезной – от пяти до десяти «лишака». Такие дела сейчас рассматривал облсуд.

– Больше мне ничего не требуется, Александр Михайлович, – Щеглов благодарно тряс Сашкину руку. – С прокурором я буду отдельно разговаривать.

Кораблёв открыл форточку и выщелкнул окурок. Щелчок не удался, окурок, разбрызгивая багровые искры, скакнул по подоконнику. За окном было темно, во дворе едва различались громоздкие силуэты «УАЗиков» дежурной части.