В понедельник дела не делаются - [75]

– Есть немного…

– Ну вот видишь!

«Эх и прижучит меня утром Петрович за пропущенный срок!

Повод какой ему даю! Не подпишет перечисление. Обвинительное только наполовину набрано».

Паша Комаров пятый раз подряд выиграл. Кораблёв отодвинул доску, потянулся, зевая.

– Непруха! Когда там Борзов с «Рассвета» вернётся? Связь с ними есть?

– Не-а, – мотнул стриженой головой «рубоповец», – ихняя «Нива» без рации. Кофейку заделать, Александр Михайлович?

– Сколько можно? Сердце скоро выскочит!

Молча закурили. Все темы уже переобсудили. Сил на разговоры не оставалось. Саша давно понял, что водки ему нынче выпить не придётся, – утром на работу, где дел по самый кадык. Нельзя будет даже придавить до обеда на массу, компенсируя бессонную ночь.

В последнее время после ночных бдений его стало сильно колбасить. Не то что раньше, когда хватало здоровья на всё – на работу, на вино и на девчонок. Нет, шесть лет на следствии по нынешним меркам лишку.

«Как раньше люди по двадцать годов следователями мантулили?»

В коридоре послышались голоса и тяжёлая, от многих ног дробь шагов. Саша стряхнул пепел в фаянсовую пепельницу в виде маленького унитаза («рубоповцы» любили всякие приколы) и подошёл к двери.

По длинному полутёмному коридору в их направлении быстрым темпом двигалось несколько фигур. Силуэты некоторых различались более-менее отчётливо.

Первый человек семенил в очень неудобной позе. Заведённые назад руки его были стянуты на запястьях ремнем. Шедший следом высокий Борзов, подцепив одним пальцем за этот ремень, тянул его кверху. От боли в выворачиваемых суставах человек вынужден был очень сноровисто переставлять ноги, почти бежать. Голова его была наклонена, носом он практически чертил по полу.

Разглядев Кораблёва в конце коридора, начальник розыска выкрикнул, голос у него при этом взвился в запредельную высь:

– Александр Михалыч, вот он, сука! По дороге раскололся!

Во всех подробностях!

По хлюпающему тону, по горящим глазам его Саша подумал сперва, что Борзов вдетый. Но когда тот приблизился вплотную, вталкивая в кабинет семенящего тщедушного лохматого человечка, запаха спиртного не ощутил.

Маштаков с Рязанцевым вошли следом. Миха был тоже заметно возбуждён, сразу уселся на стул в углу, закинул ногу на ногу. Рывком переложил ноги по-другому и ладонью стал тереть себя по коленке. Что-то хотел сказать, но не справился с задрожавшими губами, махнул только рукой. Крепыш Рязанцев был мрачен.

Следователь разглядывал затравленно озирающееся существо, согбенной позой похожее на горбуна Квазимодо, только много меньше калибром, чем у Гюго. Левое ухо у него было рассечено, кровь натекла за шиворот тёртой джинсовой куртки.

– Развяжите его, – сказал Кораблёв.

Сумрачный Рязанцев потянул за конец ремня, стягивающего руки задержанного. С первого раза затянутая на совесть петля не поддалась. Опер, матюкнувшись, сильно дёрнул за узел вверх, человечишко вскрикнул от боли.

– Молчи, гондон! – рявкнул на него Андрейка.

Задержанный пораспрямился. В лицо он никому не смотрел, глазки его рыскали. На подбородке и на щеках плешками топорщилась редкая щетинка, похожая на неряшливые перья.

С розданным по постам фотороботом Есефьев имел мало общего, разве что низкий лоб. А с описанием мальчика так вообще практически ничего не билось. Вместо обещанной Вовой модной причёски со сведёнными «на нет» висками и затылком – сальные лохмы.

– У-уверены? – с запинкой Саша спросил у сыщиков.

Царапины на руках и тёмные забуревшие пятна на обшлагах джинсовки задержанного он, ясный перец, разглядел уже.

Начальник розыска большим пальцем ткнул Есефьева в бок, под рёбра.

– Ну-ка, педрила, расскажи всё гражданину следователю как нам рассказывал! Быстро!

Задержанный шлёпающе заглотил воздуха, будто нырять собрался. Когда губа у него отогнулась, на мокрой красной изнанке её мелькнула белая язвочка стоматита.

– Я хотел… хотел только потрогать его… А он не дался, за… закричал… И ещё это… царапаться стал…

Есефьев, жалко оправдываясь, показывал Кораблёву покарябанную руку. Ища в следователе защиту от оперов. Сильно морщился, жалея себя.

– Дальше! – Борзов изобразил замах.

– Не надо! – дёрнулся подозреваемый, закрывая лицо. – Я ж говорю… всё… как на духу… гражданину с-следователю… Рассказываю… как на духу… Он царапаться стал, мальчишка, мне камень под…подвернулся… Я ударил один раз… Я не хотел… Только чтоб он отцепился хотел…

– Сколько раз ударил?!

– Больше… больше одного… Три или пять… Не считал…

– Потом? Что потом делал?!

Резко поднялся в своём углу Маштаков, дёрнул щекой, как подмигнул. За локоть увлёк Сашу в сторону выхода.

– Михалыч, выйди на коридор!

Кораблёв прошёл с ним. Опер прикрыл скрипучую дверь.

– Сань, займи полста до зарплаты. Я, это самое, отчалю, наверное… Дальше без меня давайте… Всё здесь ясно… Мрошники сопроводят до задержания…

Саша внимательно посмотрел на приятеля.

– Николаич, ты чего в натуре? Давай не будем развязываться! Потерпи! Завтра пятница, посидим по-человечески… в «Магнате», а?

Маштаков отшагнул в сторону, некрасиво ощерился, напоказ выставил прокуренные неровные зубы.

– Я те не пацан, чтоб меня учить… понял, ты?! Зажал полтинник, так и скажи: «Я зажал».