В понедельник дела не делаются - [164]

Папа Олин, Валентин Борисович, возглавляет в городской администрации управление коммунального хозяйства.

«Судя по хате, оснований жаловаться на жизнь у Валентина Борисыча не должно быть!» – хмыкнул Саша, усаживаясь в кресло.

С журнального столика он взял книгу в суперобложке, повертел. Какой-то Генри Миллер. «Нексус» какой-то. Про такого зверя чужеземного Саша слыхом не слыхивал. Пролистал книжицу от нечего делать.

«…да, я сиживал в тех же кабаках, что и Максуэлл Боденхейм, Садакичи Хартман, Гвидо Бруно, но никогда не встречал там фигур ранга Дос Пассоса, Шервуда Андерсона, Уолдо Фрэнка, Э. Э.

Камингса, Теодора Драйзера ил Бен Гехта… Когда говоришь о европейском искусстве, то первым делом, как нарыв, выскакивает имя художника…»

Бр-р-р, байда голимая, но наверняка супер-пупер модная.

Оленька у нас массовое искусство не уважает. Эвон, после концерта «Лесоповала» вся переморщилась, как от лимона.

Кораблёв сам к чтиву – не очень. Последней книжкой, которую он прочитал, был роман Корецкого «Антикиллер». Маштаков уж больно его рекламировал. Круто, конечно, Корецкий пишет, знает толк в их ремесле, сам – полковник милицейский.

Но другие книжки того же автора у Михи Саша брать отказался.

С этой чёртовой работой и на личную жизнь времени не оставалось, не то что на чтение.

«Вот бы Олю с Маштаковым при случае свести. Пусть посмотрит, что и среди моих знакомых имеются эти… как их… интеллектуалы, – подумал Саша и тут же отыграл назад. – Блин, ни к чему такие свиданки устраивать».

Он представил ухоженную Оленьку, модную, красивую, рафинированную, и рядом – язвительного, с неразглаживающимся от попоек лицом Миху, одетого кое-как, в «кофту» и в широкие, обхлюстанные брюки. В кармане у него в лучшем случае – «стоха», а в обычные дни только мелочь звенит на самые дешевые сигареты с фильтром.

«Алес! Миша своё в этой жизни выбрал. Весь свой ресурс.

Полностью остановился в развитии и деградирует вовсю. Помешался на псевдоидейности. А семью содержать не может. Та-нюху свою в конченную истеричку превратил. Хотя бабе всего тридцать с копейками!»

Кораблёв мысленно продолжал незавершённый спор с Маштаковым. Вот эти самые убойные доводы он не решился озвучить в машине. Тогда бы точняк без мордобоя не обошлось. А вывеску портить ни к чему. Миха хоть давно и не в форме из-за пьянства своего, но удар у него поставлен.

В глубине прихожей послышались звуки. Вроде замок щёлкнул. И почти сразу раздался голос Олиного папы.

– А-а-а, так у нас гости?! Александр Михалыч, выгляни в окошко, махнем по напёрстку коньячка армянского.

В ответ на приглушенные, а оттого неразборчивые Олины слова, Валентин Борисович форсировал голос на басы.

– Никуда от вас посиделки ваши не денутся. Вся ночь – впереди! Александр Михалыч, выходи на колидор!

Саша усмехнулся над последней фразой матерого муниципального чиновника. Валентин Борисович уже успел поведать ему про своё дворово-коммунальное детство.

– В «Кремле» вырос! – со значением вздымал он толстый указательный палец.

«Кремля» давным-давно не существует в его прежнем ископаемом виде. Представлял он из себя десяток двухэтажных бревенчатых бараков, огороженных по периметру высоким дощатым забором – отсюда и претенциозное название. Располагался в рабочем квартале, на Текстильщике. Осталось две-три ветхих строения, в которых прозябали одни старики. Прежняя лихая урла вся переехала… Преимущественно на тот свет.

Пару лет назад Саша выезжал туда на бытовое убийство. Впечатление осталось тяжкое. Короленковские «Дети подземелья» отдыхают.

Кораблёв шёл по коридору навстречу шумному Валентину Борисовичу.

Глава семейства Соболевых, рослый, импозантный мужчина, выглядел моложе своих пятидесяти трёх. Был сильно облысевшим со лба, и лысина эта в сочетании с очками в тонкой золотой оправе делали его похожим на «прораба перестройки» Горбачёва. Валентин Борисович был ощутимо выпивши. – Я ведь за рулём как бы, – попытался отговориться от рюмки Саша. Отбояривался он для блезиру, чтобы обидчивую Оленьку не дразнить. На самом деле ему хотелось выпить, унять взбаламученные нервы. – Сто граммов для тебя как дробина! Да и кто посмеет остановить старшего следователя прокуратуры! – громогласно провозглашал Валентин Борисович. – Только по чуть-чуть, – Кораблёв расставленными на сантиметр друг от друга большим и указательным пальцами показал размер той символической дозы, на которую он из уважения соглашается. – Неволить не буду! – удовлетворенно развел руками Соболев. – Оленька, дочка, сообрази нам на скорую руку немудрящей закуси. Александр Михайлович, проходи в столовую. Я через минуту пожалую. В квартире у Соболевых не кухня, а именно столовая. Стандартная для таких домов десятиметровая кухня приращена смежным помещением – бывшей спаленкой. Внутренняя гипсовая перегородка устранена. Всё в этой кухне-столовой по заграничному уму сделано. Вроде всё просто, чёткие формы, строгие линии, ничего лишнего, но так классно… «Focus-line», последнее слово в дизайне кухни. Комбинация стекла и алюминия, слегка выпуклые панели плиты и навесных шкафов, создающие вид оригинальный и изысканный. Плита «Siеmiens» похожа на продукт другой цивилизации, оснащена компьютером, понимающим русский язык. Оля говорила, что достаточно просто поставить курицу, например, в духовку, ввести нужную программу и всё… Можно курить бамбук, чудо плита сама жарит-парит, а потом на дисплее надпись выйдет: «готово». Саша присел спиной к окну и огляделся. У него родители тоже жили по существующим понятиям прилично, но до уровня Валентина Борисовича им было, как до вершины Джомолунгмы.