В полночь упадет звезда - [110]

– Кого там исцелили? – Брюнхильд поняла только последнее слово.

Сказание об Иисусе жило на моравском языке; Предслав говорил, что не на совсем моравском – он называл этот язык просто «славянским», но и от полянского наречия тот заметно отличался.

– Всех недужных, кого привели к Иисусу, – пояснил Предслав. – У кого какая бы болезнь ни была.

– Жаль, что он к нам не зашел – вылечил бы Рагнара, – вздохнула Брюнхильд. – Но это же было очень давно, мы все еще не родились.

– Чтобы бог вылечил кого-то, тому вовсе не обязательно жить с Иисусом в одно время. Тот, кто верует, будет спасен во всякое время. Если бы можно было убедить вашего отца…

– Этого не будет, – Венцеслава, уже знакомая с этими речами, махнула рукой. – Про это отец и слышать не хочет. Аскольд был христианином.

Она имела в виду то, что если бы Олег проявил склонность к Христовой вере, то тем самым усилил бы своих врагов из числа остатков Аскольдовых людей. Все, связанное с христианством, было связано и с прежним киевским конунгом, а значит, в глазах Олега находилось под запретом. Венцеслава боялась, что в ее муже Олеговы недруги увидят своего союзника, но Предслав от этих людей держался подальше и дружил лишь со своими сородичами-морованами, которые приехали в Киев вместе с его матерью или вслед за нею.

– Жаль. Если бы он мог через бога примириться с теми людьми…

– Перестань, прошу тебя! – Венцеслава скривилась. – Ты не примиришь отца с богом и теми людьми, а вот сами мы с ним рассоримся. Не надо его сердить! Он и так… У него и без того тяжело на душе, мы не должны его огорчать.

– Но бог не огорчает, а утешает всякого… – начал Предслав; он уже знал, что этот разговор ни к чему не приведет, но не мог удержаться, когда видел, как голодные сами отпихивают от себя хлеб.

– Не надо! – Венцеслава нахмурилась и глазами показала ему на невозмутимую Горыню.

Она вовсе не хотела, чтобы эти разговоры дошли до отца. Положение князя-христианина в Киеве было довольно шатким, и благополучие их семьи обеспечивала только милость Олега.

– Я придумала кое-что! – Брюнхильд видела, что сестра будет рада перемене разговора. – Как раз про это… чтобы исцелить Рагнара.

– Вот как! – Венцеслава выразительно округлила глаза и подняла брови.

Горыня тайком любовалась ее повадкой, величественной и игривой одновременно; Венцеслава, как жена и мать, держалась строже, чем Брюнхильд, но живость нрава все время в ней прорывалась. Сейчас ее взгляд говорил: что можно еще придумать, когда за последние года перепробовано все, кроме поцелуев с жабой и ежом. И то потому, что Рагнар решительно отказывался применять это средство. Нет уж, говорил, пусть жаба сперва в девку превратится, а уж потом я ее поцелую… Горыня восхищалась тайком, как упорно Рагнар даже в болезни сохраняет веселый дух.

– Я придумала… – Брюнхильд колебалась. – Вы скажете, что я обезумела… но почему же не попробовать, когда все прочее уже… Я боюсь отцу сказать.

– Но мне-то не боишься! – Венцеслава уже ерзала на месте от любопытства. – Рассказывай, не томи.

– Карл ведь говорил, что Рагнвёр в Свинческе – «пряха мира» и может выкрутить веретеном что угодно.

– Да. Мать говорит, что если ты выйдешь за Сверкера, то она – Рагнвёр – по-родственному употребит свое искусство для Рагнара.

– Зачем ей это будет надо? – прямо ответила Брюнхильд. – Зачем ей будет его лечить? Простите меня, но если я выйду за Сверкера, то Рагнвёр будет не надо, чтобы Рагнар был жив и здоров! Если он умрет, тогда ее сын станет киевским князем! И не глупо ли мне выходить за Сверкера и заставлять его мать желать смерти… ты понимаешь?

– Да… – Венцеслава склонила голову и задумчиво поджала губы. – Может, и так… Но что же ты надумала?

– Если «пряха мира» может спасти Рагнара, то я сама стану этой «пряхой мира»! – объявила Брюнхильд. – Я поеду к Рагнвёр и попрошу, чтобы она научила меня. А людям мы скажем, что я хочу получше узнать моего будущего мужа… Все будут довольны, если я поеду в Свинческ, даже если свадьбу пока отложат. Сверкеру надо подождать еще хотя бы года три, прежде чем ему не смешно будет жениться. За три года я всему научусь и вылечу Рагнара! И вот тогда…

Она замолчала и глубоко вздохнула.

– Может, я выйду за Сверкера. А может, и нет. Но сейчас нам нужен не он, а его мать. Как по-твоему – согласится отец меня отпустить?

Венцеслава задумалась, вертя в уме все изложенное и проверяя на прочность.

– Сама Рагнвёр уехала от матери с какой-то колдуньей, чтобы научиться всему, – напомнила Брюнхильд. – И ей тогда было всего двенадцать. А я уже взрослая.

– Ты не боишься? – Венцеслава слегка наклонилась к ней. – Ехать в чужую землю, к чужим людям… Да еще к колдунье!

– Всякая невеста так едет – к чужим людям и без возврата. И со мной Горыня будет.

Венцеслава безотчетно перевела взгляд на Горыню, но думала о другом.

– Если бы ты хоть обручилась…

– За три года разное может случиться. Лучше не связывать себя заранее. Думаю, отец с этим согласится. Если только он не желает выпихнуть меня из дома хоть как-нибудь!

– Я подумаю, – с сомнением сказала Венцеслава. – Но…

– Но если удалось Рагнвёр, почему не выйдет у меня? – подхватила Брюнхильд, на самом деле имея в виду вовсе не обучение у колдуньи, а то, что Рагнвёр удалось помимо этого. – Чем я ее хуже?