В полночь упадет звезда - [109]

«О Фрейя, Прекрасная в Слезах! – мысленно воззвала Брюнхильд, глядя в даль между зелеными полями и небом, почти видя меж облаков золотоволосую Невесту Ванов. – Славься, прекраснейшая из богинь, могучая властью, от которой никто не свободен. Ты наказала меня любовью к великану, и я готова принять твою волю. Я сделаю так, как ты хочешь, хоть и горько мне покидать отца, когда он так во мне нуждается. Но, может быть, если я искуплю свою вину, боги простят и его. Помоги мне. Укажи верный путь, как мне попасть к Амунду, не вызвав раздора и пролития крови. Я не хочу стать новой Хильд и сделаться причиной вечной вражды между отцом и мужем. Возьми твою прялку и сотвори нить судьбы, которая привела бы меня к Амунду!»

Брюнхильд смотрела в небо, где солнечные лучи казались плотными, как кованый мост из золота. На сердце у нее стало легко, а в мыслях наступила ясность. Боги указали ей путь, но принять его или нет – зависело от нее самой. Приняв волю Фрейи, Брюнхильд ощутила облегчение. И сожаление – она оставляла позади все, что ей дорого. Но нельзя ни вечно стоять на месте, ни пройти, не примяв ни единой травинки. Где-то далеко могучий «орел севера» готовился расправить крылья и взмыть в небеса…

– Поедем к Венцеславе! – решила она и повернула лошадь к Олеговой горе.

Глава 6

К свадьбе своей старшей дочери с наследником моравских князей Моймировичей Олег поставил для них двор неподалеку от своего. Спасаясь от угров, княгиня Святожизна привезла немало дорогих вещей – одежды, посуды, украшений, и дом ее сына был не только одним из самых богатых, но и наполнен такой утварью, какой больше никто не имел. На полочке в углу, где у людей стоят деревянные чуры, у Предслава прятались две или три небольших темных доски с изображением каких-то людей – Брюнхильд знала, что это сам греческий бог и его мать с их ближиками. Бог все время прятался за шелковой занавесью и никто, кроме самого Предслава, его не видел. Брюнхильд иногда, особенно пока была помоложе, просила показать ей бога, непохожего на тех, к каким она привыкла. Святожизна и Предслав рассказывали ей про его жизнь, хотя Олег взял с них слово, что они будут соблюдать свою веру в глубокой тайне.

Кроме одежд и дорогой посуды, Святожизна и Предслав привезли кое-что, о чем почти никто в Киеве не знал – да и едва ли нашелся бы в Киеве человек, способный понять суть и назначение этой вещи. Даже Брюнхильд, хоть из любопытства уже не раз ее рассматривала, едва ли понимала, что это такое. Вещь называлась «святое Евангелие» и представляла собой толстую стопу выделанной кожи, обложенную сверху и внизу досками с позолоченным окладом. Святожизна объясняла ей: здесь живет сказание о том, как бог Иисус родился и жил на земле. Брюнхильд трудно было понять, что значит «живет сказание»: ведь сказание – это слова, они живут, если подумать, в памяти сказителя, а когда он откроет рот – прыгают ему на язык и оттуда в уши слушающих. Слова не могут жить в лукошке или ларце! Разве что слова сродни мелким кудам, которые могут жить в чем угодно, хоть в стенной щели. Они тоже невидимые.

Оказалось, могут. Когда Святожизна или Предслав открывали Евангелие, духи-слова невидимо и неслышно переходили с кожаных листов к ним на язык. Венцеслава или сама Брюнхильд этого чуда повторить не могли – им не удавалось разбудить слова. Для этого нужно было долго учиться.

А вот Олежка, сын Венцеславы, на седьмом году это чудо сотворить мог! Предслав упорно обучал его каждый день, и постепенно у него начало получаться! Когда Брюнхильд и Горыня вошли, отец и сын будили слова: Олежка, опираясь коленями на скамью, сидел над Евангелием и с трудом вытаскивал с листа одно за другим.

– …И про-хож-да-аше всю Галилею Иисус учя на со-но-миш-тих их. И про-по-ведая Евангелие Царствие и целя всек не-дуг и всеку язу в людех, – выговаривал он.

Колдовство было делом нелегким: за один раз мальчику удавалось подхватить два-три звука, и он произносил их по отдельности – пока не убежали, – разделяя промежутками, как будто рубил каждое слово топором на несколько частей. При этом некоторые длинные слова он выпаливал одним духом – видно, узнавал их по виду. Эти слова и были самыми непонятными.

Брюнхильд и Горыня тихонько вошли и сели у двери, чтобы не мешать. Брюнхильд жадно вглядывалась то в книгу, то в лицо сестрича, пытаясь понять, как же он это делает. Предслав, бросив на них веселый взгляд, кивнул и улыбнулся.

Зять госпожи Горыне нравился. Предслав был довольно хорош собой – большие темные глаза, темные волосы и опрятная бородка, – но главную его привлекательную черту составляло дружелюбное спокойствие. Он никогда не сердился, не горячился, не спорил, со всеми был ровен и приветлив, всегда хорошо одет, здоров и бодр. Как будто жила в нем некая сила, не допускавшая слабости ни в чем, но не враждебная к другим. И таких красивых узорных пуговиц из серебра, как на его кафтанах, не было больше в Киеве ни у кого.

– И и-зи-де слух Его в – всей Сирии. И при-веся Ему вся боляш-тяя раз-личными не-ду-гы и страсть-ми одр-жимы, и бесо-ны-я, и ме-сяч-ны-я злы неду-гы имуш-тя и ослаб-лены жила-ми. И ис-цели я! – добравшись до конца, с торжеством огласил Олежка.