В полет сквозь годы - [2]

С трудом стаскиваю велосипед по ступенькам крыльца — он для меня тяжелый.

— Ты куда, пострел? — останавливает вдруг отец.

— К Абрамычу, — спешу с ответом, ибо знаю, что туда мне ехать разрешат.

Сосед наш, Абрамыч, работает на небольшой фабричонке Баранова, расположенной недалеко от школы, — выпускает женские платки с красивой бахромой. Бахрому обвязывают вручную женщины из семьи Абрамыча, и я люблю смотреть, как под их руками вырисовываются узоры.

Если долго не возвращаюсь домой, мать ищет — у какого двора стоит мой велосипед, значит, я тут. Дома вся наша семья в одной комнате: отец, мать, трое детей и часто приезжавшая проведать нас бабушка Зиновья.

С детства родители приобщали нас к сельскохозяйственным работам. И здесь, в лугах вдоль Клязьмы, на поляне, которую отец получал в лесничестве за небольшую плату, мы заготавливали для коровы Бурении сено на всю зиму. Отец мой сам насаживал косы на окосья, закреплял их кольцами, отбивал на небольшой наковальне. Он подготовил две малые косы с соответствующими росту окосьями мне и брату, и вскоре мы стали выходить на сенокос вчетвером.

Обучили в семье и нас, подростков, как точить косу бруском, хранившимся в брусочнике на поясном ремне, как регулировать захват косы при очередном взмахе, как добиваться чистоты выкоса, как обходить древесную поросль, кочки, кротовые холмики. Выучились мы и разбивать скошенные валы, сгребать траву деревянными граблями в копны, определять, когда сено высохло и готово к отправке в сарай.

Тогда я и брат шли в деревню за подводой. Крестьяне охотно и безвозмездно давали учителю лошадь, запряженную в специальную телегу для перевозки сена. Какое же было удовольствие править этой самой Савраской! Слегка стегнешь ее, чтобы бежала, — и вот уже навиваем семьей целый воз. Я и Миша наверху, отец с матерью подают сено вилами. Навиваем пудов пятнадцать двадцать, затем везем к себе в школу, сваливаем и убираем в сарай. Так в раннем детстве я познал всю тяжесть и прелесть великого крестьянского труда.

Земля в наших краях не могла прокормить крестьянскую семью. Нужен был какой-то дополнительный промысел. Поэтому и было распространено в деревнях Богород-г ого уезда надомное ткачество. В одной деревне работали на ручных станках платки, в другой — ленты, в третьей — атлас, в четвертой — сарпинку, в пятой — плюш, в шестой — бархат. Для изготовления этой продукция требовалась хлопковая и шелковая нить — пряжа. Подобное производство было распространено во Франции, в га-роде Лионе и его округе. Поэтому Богородский уезд нередко называли «русским Лионом».

Как правило, несколько крестьян совместно строили небольшой рубленый дом с окнами почти во всех стенах — так называемую светелку. Один из совладельцев светелки был старшим, и называли его заглодой. Ткачество в русских деревнях не было простым ремесленничеством, оно требовало умения, мастерства, души.

Но вот началась русско-японская война. Отец получал газеты, журнал «Ниву», которые читались дома вслух, а я уже знал о гибели нашей эскадры на Дальнем Востоке, все мы переживали гибель крейсера «Варяг».

На дне сундука у отца хранилась трехрядная гармонь. Однажды он достал ее оттуда, и разлились чарующие звуки народных мелодий. Я сидел, словно завороженный, а отец разучивал ставшую известной песню:

Наверх вы, товарищи, все по местам, Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает…

Я до того был увлечен словами и мелодией песни, что не отстал от отца до тех пор, пока он не обучил меня играть на гармонии эту несложную песню. С тех пор постоянно и неудержимо влечет меня к русским народным инструментам, к нашим родным русским напевам.

Кроме гармонии у отца была скрипка. Он знал ноты и в сопровождении ее устраивал с односельчанами песнопения на два и даже па три голоса. Такие спевки обычно заканчивались беседами мужиков о жизни, курением крепчайшего самосада. Махорочный запах долго держался в школе.

Если учесть, что среди односельчан было много неграмотных, вполне понятным станет всякое взаимное стремление к общению. Но общественная деятельность учителя этим однако не ограничивалась. В свободное время отец помогал парням и девушкам разучивать хороводные песни, а из взрослых крестьян организовал пожарную дружину. Огонь для каждой деревни — страшное бедствие, поэтому убедить мужиков сложиться и построить пожарный сарай было нетрудно. Вскоре в деревне появилась ручная пожарная машина с брезентовыми рукавами, двухпоршневым насосом. Четко было расписано, кто дает для перевозки машины лошадей, кто действует баграми и тушит пожар из брандспойта, а кто качает насос.

Помимо этого отец нередко вел с крестьянами беседы на сельскохозяйственные темы, особенно пропагандировал садоводство. Крестьяне относились к учителю с большим уважением, помогали, чем могли.

Отдавая все время школе, общественной работе, отец иногда все-таки выбирался и на охоту. Однажды зимой я видел, как он на лыжах после окончания классных занятий отправился в лес. Лыжи были широкие — охотничьи. Не прошло, помню, и пяти минут, как раздался выстрел из ружья, и немного спустя отец вернулся с убитым зайцем. Для меня он тоже смастерил лыжи, ж я стал ходить с ним по охотничьим тропам.