В полет сквозь годы - [5]

Словом, много было в нашей гимназии знающих, талантливых педагогов, чей труд не пропал даром. Мне учиться нравилось, на уроки ходил с интересом, успевая но всем предметам.

Когда я перешел во второй класс, неожиданно летом родным пришла бумага от директора, в которой сообщалось, что их сын, Александр Беляков, зачислен в пансион «казеннокоштным», на учительскую стипендию. Весть для нашей семьи радостная: это обстоятельство заметно облегчало ее материальное положение, так как в пансионе было бесплатное размещение, питание и обмундирование.

Гимназистов в этом пансионе насчитывалось всего человек шестьдесят. Были дети состоятельных родителей — торговцев, духовенства, которые своих детей оплачивали. А я начиная с шестого класса занялся репетиторством давал платные уроки учащимся других гимназий, что вскоре позволило полностью освободить родителей от текущих расходов на обучение. Жизнь в пансионе, вдали от родительской опеки, приучила к самостоятельности, выработала чувство товарищества.

Долгие годы дружбы связали меня с Иваном Каировым. Отец у него умер, он рано познал нужду, тяжелые жизненные условия, ив пансион был зачислен, как и я, «казеннокоштным». Потом, уже студентом, Иван руководил рязанским Студенческим землячеством, неоднократно слушал выступления Ленина. После окончания университета Каиров работает более пяти лет агрономом в сельских районах Московской губернии, с 1929 года — профессор педагогики, директор агропедагогического института. Позже Иван Андреевич один из организаторов Академии педагогических наук РСФСР, ее президент. Герой Социалистического Труда И. А. Каиров был депутатом Верховного Совета СССР, министром просвещения РСФСР, избирался в ЦК КПСС.

Много воспоминаний оставили о себе мои одноклассники Сергей Бакшеев и Александр Хитров, Получив юридическое образование, Сергей работал в народном суде, впоследствии был переведен в Москву, плодотворно сотрудничал в Министерстве юстиции, в Верховном Суде, Юридической комиссии Совета Министров СССР. А Саша Хитров после окончания гимназии в 1917 году стал сельским учителем.

Моим товарищем по музыкальным занятиям в пансионе был Лева Мордвинов. Он обладал хорошим музыкальным слухом, легко подбирал на мандолине любые вальсы, марши. Вместе с ним мы были постоянными участниками небольшого самодеятельного струнного оркестра.

Впервые чарующие звуки вальсов я услышал в городском саду. В будни он был пуст, зато в праздники его дорожки заполняли гуляющие. В специальной беседке размещался духовой оркестр одного из полков, расположенных в городе, а их было два — 137-й Нежинский и 138-й Волховский, — и начинались своеобразные музыкальные концерты. Нас, как правило, в сад вечером не отпускали, мы слушали марши и вальсы через открытые окна пансиона.

Но вот однажды кто-то из воспитателей обнаружил на чердаке нашего большого дома отслуживший свое рояль. Его перенесли в зал. Инструмент был старый, однако клавишный механизм и струны оказались в порядке. И я, памятуя свое знакомство с фисгармонией, приступил к игре на рояле. Так на любительской сцене вскоре выступал наш самодеятельный оркестр. Мы учились понимать как классику, так и самобытную народную музыку.

В окна нашего пансиона долетали не только волнующие звуки вальсов и полковых маршей. С Владимирской улицы в ранние утренние часы слышны были голоса крестьянок из окрестных сел и деревень.

— Щавелю, щавелю! — выкрикивали женщины с коробами за плечами.

— Агурчиков зялененьких! Агурчиков зялененьких! — зазывала другая.

— Грыбочков, грыбочков!.. — предлагала третья.

Простой люд старался заработать — кто чем мог. На базарных площадях города, на осенних ярмарках, куда съезжалось отовсюду множество крестьян на подводах, рязанский говор господствовал. И приходилось удивляться крайней бедности крестьянского сословия, хотя Рязанская губерния, по официальным отчетам, признавалась «богатой». Такая «богатая» крестьянская семья отдавала в государственную казну больше половины попадавших в ее руки денег. Нужда принимала ужасающие размеры…

Позволю себе привести выдержку из книги профессора-химика А. Н. Энгельгарда, который, оставив науку, поселился в деревне и занялся сельским хозяйством:

«Почему же русскому мужику должно оставаться только необходимое, чтобы кое-как упасти душу, почему же и ему, как американцу, не есть хоть в праздники ветчину, баранину, яблочные пироги? Нет, оказывается, что русскому мужику достаточно и черного ржаного хлеба, да еще с сивцом, звонцом, костерем и всякой дрянью, которую нельзя отправить к немцу. Да, нашлись молодцы, которым кажется, что русский мужик и ржаного хлеба не стоит, что ему следует питаться картофелем»[3].

«Так, г. Радионов, — пишет он, — предлагает приготовлять хлеб из ржаной муки с примесью картофеля и говорит: «если вместо кислого черного хлеба из одной ржаной муки масса сельских обывателей станет потреблять хлеб, приготовленный из смеси ржаной муки с картофелем, по способу, мною сообщенному, то половинное количество ржи может пойти за границу для поддержания нашего кредитного рубля, без ущерба народному продовольствию».