В полет сквозь годы - [3]

Надо сказать, что охотились мы не ради спортивного интереса. Семья по-нынешнему-то была немалая: отец, мать, бабушка Зиновья, трое подростков. А жалованье у сельского учителя всего лишь 25 рублей в месяц. Много это или мало — можно судить по докладу Богородской земской управы земскому собранию в 1905 году.

Вот средние цены на продукты:

— мясо 1 фунт — 15 копеек,

— хлеб (черный) 1 фунт — 2 копейки,

— яйца 1 десяток — 21 копейка,

— молоко 1 бутылка — 5 копеек.

Было подсчитано, что для нормального питания одного человека в год (с сахаром и чаем, но без белого хлеба) требуется 128 рублей 7 копеек, а средний расход на одежду в год составляет 148 рублей 93 копейки. Всего в год 277 рублей. Это на одного человека. А как же семья? Годовой заработок учителя даже с приплатой губернского земства не превышал 300 рублей. И мы едва сводили концы с концами.

Вот как подытоживает свой доклад об отчаянном материальном положении сельского учителя в 1905 году Богородская уездная земская управа: «Силою обстоятельств поставленный учителем народа, он силой же обстоятельств не может свести до минимума свою потребность в пище и поэтому не может учиться сам… Он вынужден быть просветителем, ничего не видя далее околицы той деревни, к которой он прикован… С остановившимся развитием, ограниченный в своих стремлениях, замкнутый, разменявшийся на заботы о своем пропитании, вот тот тип учителя, которого мы не желали бы иметь. К чести — большинство учителей не отливается в подобные формы».

Ясней и проще материальные недостатки, которые постоянно преследовали нашу семью, характеризует моя мать. Вот одна из ее записей: «26 марта мы решили писать расходы и приход. Нам почему-то кажется, что у нас уходят деньги на ненужные вещи… Проживаем денег много, но ничего не купили, чтобы было видно и теперь. Кроме долгу ничего нет. 140 рублей долгу — это просто ужас, и когда это все будет уплачено и вздохнешь свободно? Вася дуется больше меня и тоже повторяет: «Черт знает, когда это кончится»…

А шел 1905 год — начало первой русской революции. Я уже знал, что бастуют нижегородские железнодорожники, в Павловском Посаде — рабочие. Отец стал постоянно куда-то отлучаться, говорил — на собрания, но о них не рассказывал, и вскоре у него появился маузер, немало встревоживший мать.

Сейчас трудно судить, какое участие в революционных событиях принимал сельский учитель Беляков. Мне было только восемь лет, но при всех трудностях и проблемах, которые выдвигала перед нашей семьей жизнь, я вспоминаю свое детство как яркое, светлое, чудесное время, полное интересных и удивительных впечатлений.

В том памятном 1905 году отец посадил меня за парту. Грамоте в семье нас обучали рано, поэтому я попал сразу во 2-е отделение и через два года закончил начальную школу. После выпускных экзаменов встал вопрос: что же дальше? В Богородске и Павловском Посаде средних мужских учебных заведений не было. Учиться в Москве — недоступно. Родители же очень хотели дать нам хорошее образование.

На помощь пришел старинный приятель нашей семьи Иван Алексеевич Масляников. Получив место преподавателя в Рязанской гимназии, он согласился взять меня на воспитание.

К назначенному сроку мне сшили две пары гимназической формы, длинную шинель — на вырост, и отец отвез меня в чужой город. На расходы оставил один рубль серебром и медяками. Началась новая, незнакомая мне жизнь. Открылась дорога к образованию, за что я по сей день благодарен И. А. Масляникову.

Рязанская гимназия — старейшее учебное заведение города — располагалась в красивом здании, украшенном шестью колоннами ионического стиля. Ко времени, когда я поступил туда, гимназия насчитывала уже более ста лет своего существования, и на протяжении всего долголетия оставалась классической, то есть с преобладанием гуманитарных наук. Мы изучали четыре языка: русский, латинский, французский, немецкий. На первом месте стоял всегда, конечно, закон божий. Но были и такие предметы, как законоведение, природоведение, история, математика, физика, география, гимнастика.

Стоит ли говорить, с каким трепетным чувством поднимался я по широкой лестнице в гимназию. Вот парадное — двойные двери в толстой стене первого этажа. За дверями большое помещение с несколькими массивными колоннами — это наша раздевалка. В ней отдельно стоящие деревянные вешалки — каждая для учеников одного класса.

Из раздевалки дверь направо — написано: «Фундаментальная библиотека». Это для учителей. Дверь налево — ученическая библиотека, в перемену шумная, с толкотней, очередью. Затем две широкие металлические лестницы с перилами на второй этаж — в актовый зал и к классным помещениям.

Занятия начинались по звонкам, и для этого был приставлен старичок Абрамов. В специальной форме (что-то вроде ливреи), он звонил ярко начищенным медным колокольчиком, и гимназисты бежали со двора, словно угорелые, — скорее от избытка энергии, чем от усердия к учебе. Построившись в колонны парами, мы следовали в актовый зал, где нас уже ожидал священник законоучитель отец Сергий. Один из бойких учеников читал молитвы, затем законоучитель поднимался на кафедру и оттуда доносил до нас какой-либо эпизод из евангелия. При этом не упускал случая указать нам на необходимость поста, объяснял пользу постных дней для желудка.