В полдень, на Белых прудах - [79]

Сомов тряхнул головой:

— Бр-р-р! Чушь какая-то! Бред натуральный! Оля, ты извини, но ты…

Оля заплакала:

— Я знаю, Олег Сидорович, вы меня принимаете за сумасшедшую, я иногда, поверьте, и сама себя сумасшедшей… однако… — Она не договорила — в этот момент распахнулась широко дверь, и в нее свободным раскованным шагом вошел Гнездилов.

— Вы меня спрашивали, Олег Сидорович? — Повернулся к своему секретарю: — Оля? Ты что тут делаешь? Чего плачешь?

Размазав по щекам слезы, Оля сломя голову выскочила из кабинета.

Сомов вовремя сообразил, тут же нажал на кнопку звонка. Когда заглянула Галя, он попросил ее немедленно догнать Олю и привести в божеский вид, она чем-то расстроена, объяснил секретарше, не уточняя, чем именно.

— Будет сделано, Олег Сидорович!

Гнездилов уверенно подошел к письменному столу и плюхнулся в стоявшее перед ним кожаное кресло.

— До меня тут что-то происходило? — На Каширина почему-то ноль внимания.

— Происходило, — коротко и серьезно бросил Сомов. — Но о том поговорим после. Сейчас нас интересует вот какой вопрос. На днях вы мне что-то говорили насчет кирпилинской Юрковой могилы, возражали, чтобы колхоз «Дружба» строил напротив нее кирпичный завод.

— Правильно, Олег Сидорович, — подтвердил Гнездилов, — только есть одно существенное замечание: против строительства кирпичного завода там возражаю не я, а общественность. С места поступил сигнал, Олег Сидорович.

— Кхм, — кашлянул Сомов и перебросился взглядом с Кашириным. — Вы можете, Юлий Кузьмич, конкретно назвать, от кого именно поступил?

— Пожалуйста. От Прокина Михаила Степановича, председателя сельского Совета.

— Про-окина? — удивленно протянул Сомов.

— Да, Прокина, Олег Сидорович.

Сомов самодовольно уставился на Каширина:

— Вот, Афанасий Львович, где собака зарыта! А ты говоришь… — Но тут же повернулся к Гнездилову: — У тебя он когда был?

— Кто? Прокин?

— Да.

— Не помню уже. Днями. Возмущался, говорил: будет дальше жаловаться, — Гнездилов только тут взглядом и встретился с Кашириным и чуть наклонил голову, как бы приветствуя.

— Дальше он уже жаловаться не станет.

— Это почему же, Олег Сидорович?

Сомов сморщил лоб:

— Слушай, Юлий Кузьмич, что с тобой происходит в последнее время, а?

— В каком смысле, Олег Сидорович? — Гнездилов поднялся резко, выпрямился.

— А в самом простом.

— Не понимаю, Олег Сидорович, о чем вы?

— Не понимаешь, значит? — переспросил Сомов. — А как мне, скажи, быть, Юлий Кузьмич? В Кирпилях скончался председатель сельского Совета, его похоронили уже, а второй секретарь райкома, мой первый и боевой заместитель, не в курсе, а, Юлий Кузьмич?

Гнездилов вскочил:

— Первый раз слышу, Олег Сидорович.

— Это понятно, Юлий Кузьмич, — Сомов нервно усмехнулся, — коль ничего не знал и знать не хотел, само собой разумеется, первый раз слышишь.

— А потом, Олег Сидорович, вы сами знаете, — снова заговорил Гнездилов, — ну, Советы, не наша парафия, на то есть председатель райисполкома.

— Чего-чего-о? — Сомов посмотрел строго на Гнездилова: — Вот что, Юлий Кузьмич, ты там, пожалуйста, далеко не пропадай, мне потом переговорить еще с тобой надо будет, хорошо?

Тот пожал плечами, но сказать ничего не сказал, вышел молча.

— Вот такие, значит, пироги, Афанасий Львович, — многозначительно произнес Сомов после ухода Гнездилов а.

— Не понял вас, Олег Сидорович, — подал голос Каширин.

— Чего тут непонятного — Прокин не желал, чтобы кирпичный завод строили напротив Юрковой могилы, а воля покойного — закон, Афанасий Львович. Народные приметы, дорогой мой, знать и помнить надо.

Каширина точно электрическим током ударило:

— Вы что же, Олег Сидорович, это всерьез?

— А какие у нас с тобой могут быть шутки, мы взрослые люди, при должности…

— Выслушайте меня, Олег Сидорович, пожалуйста, выслушайте! — резко подступил к Сомову Каширин.

— Хорошо, Афанасий Львович, давай твои соображения.

Тот и поведал, что у покойного Прокина давно были планы тот участок застроить жилыми домами, ему вид по душе пришелся: берег, река, а напротив Юркова могила с царскими захоронениями. Но больше всего он сам там метил соорудить дом. Оказывается, о том все уже Кирпили знают и говорят. Это ему, Каширину, недосуг, дел столько, в небо некогда глянуть. Прокин узнал про кирпичный и заюлил юлой. А чтоб битым не оказаться, придумал историю с Юрковой могилой. Каширин помолчал.

— Между прочим, Олег Сидорович, я не хотел говорить, а теперь все же скажу: я звонил в краеведческий музей.

— И что ответили, Афанасий Львович?

— Сказали: исключено. Оказывается, ранее к ним уже поступали сигналы, и они уточняли. Факты не подтверждались.

— Что ж ты сразу об этом не сказал? — укорил Каширина Сомов.

— Я знал, покойный Прокин этот вопрос поднимет, он мне пригрозил. Однако что я мог поделать, — требовались доказательства. Я доказательства и искал. Ну, а затем… похороны.

— Нет, я о другом: почему, когда пришел ко мне, не сказал? Зачем Гнездилова вызывали?

Каширин усмехнулся:

— Хотелось узнать, от кого в райком сигнал поступил, и вообще, поставить раз и навсегда все на свои места, чтоб после снова не возникали недоразумения.

Сомов погрозил Каширину:

— Ну-ну, экспериментатор! Ты у меня, Афанасий Львович, узнаешь, выяснишь, ишь!