В полдень, на Белых прудах - [154]

Ужинали они не спеша.

За столом снова вспомнили о Кирпилях. Все же в Разбавино никак не привыкнут: что значит — корни.

— Если что, — как бы мимоходом подчеркнул Каширин, — вернемся обратно. Купим дом и будем жить.

Надежда вопросительно посмотрела на мужа:

— Ты это серьезно?

Каширин усмехнулся:

— А ты что, против?

— Я не о том, — Надежда поводила вилкой по тарелке и вдруг посерьезнела: — Не нравишься ты мне последнее время, Каширин.

— Я?

— Ты.

— Ты мне, Надя, между прочим, тоже не нравишься, — в свою очередь подметил Каширин.

— Я женщина, мне простить можно, — выкрутилась Надежда.

— А мне нельзя?

— Тебе, Каширин, нельзя, ты — мужчина.

Каширин хмыкнул:

— Ну и рассуждения у тебя, Надя.

— А чего, самые простые: ты не должен падать духом, ты должен держать себя в руках, понял? Вот, а ты говоришь — рассуждения не такие.

— Возможно, ты и права, — не стал спорить с женой Каширин. Он все прекрасно понимал, что она имела в виду. Он, кстати, и сам того же мнения — нечего хандрить, нечего вешать нос. За себя бороться надо, тем более если на тебя так грубо нападают, бесцеремонно, можно сказать: — Хорошо, — согласился он, пораздумав, — я не буду падать духом и постараюсь себя держать в руках. Но и ты, — Каширин подчеркнул, — но и ты, пожалуйста, крепись, будь благоразумна, идет?

— Идет, Каширин.

— Я рад, что ты меня понимаешь.

— Я тоже, представь, рада. — Надежда помолчала немного. — Я уверена: обойдется все, вот посмотришь. Все это не так, и ты это прекрасно знаешь сам, верно?

Каширин поддакнул.

— Вот и славно, что мы с тобой поразумели, — подытожила Надежда.

2

Наконец получили оборудование для молокозавода, и Каширин вздохнул облегченно. А смонтируют теперь они быстро, есть договор, а это важно. Если что, он сам провернет это дело, не надеясь особенно на Шибзикова — без молокозавода в Разбавино все же туговато, от жителей к тому же имеются жалобы, потому и надо спешить.

И все же Шибзикова Каширин вызвал к себе, на всякий случай решил того предупредить, чтоб он сейчас хорошо покрутился — следует рационально использовать время. Была, правда, тому и иная причина — как Шибзиков себя поведет при встрече, это Каширина тоже интересовало. Он считал, что директор молокозавода уже своим видом покажет, в курсе или не в курсе он в отношении поступившей на председателя райисполкома анонимки.

Каширин не ошибся — Шибзиков был в курсе, лишь не заговаривал на эту тему, но вел себя так, будто чувствовал, что на коне именно он, а не его собеседник.

Шибзиков заверил, что разобьется в доску, но реконструкцию завода проведет на должном уровне, стыдно за него никому не будет. Каширин, слушая его заверения, даже похваливал: мол, хорошо, что тот так проявляет о своем предприятии заботу, по-хозяйски это. Сейчас только так и надо — этого требуют обстановка и время.

Но не только один молокозавод был в центре внимания Каширина, пусковых объектов в районе набиралось много, и всем требовалась поддержка со стороны райисполкома, кроме того, расширялось строительство жилья, всевозможных комплексов соцкультбыта, но заметных продвижений в этих делах пока не ощущалось — это сейчас больше всего и беспокоило Каширина. С него, как с председателя райисполкома, за жилье и дороги больше всего и спросят, и если что, по головке, конечно, не погладят. Каширин хорошо усвоил это и старался не ударить лицом в грязь.

Последние дни Каширин работал особенно много — ездил по хозяйствам, встречался с руководителями, со специалистами, изучал обстановку. В этой круговерти он даже не замечал, как быстро бежало время. Однажды лишь его опустили на землю. Сделала это опять же его жена, напомнив, что приближается юбилей ее брата и им следовало бы заранее подобрать для него подарок. Каширин, естественно, переложил это дело на плечи Надежды, пошутив: ее брат — она и должна об этом думать. Та было обиделась на него — что за разговор такой? — но вскоре махнула: ладно, она подумает.

И вот этот день наступил. И они шли к брату Надежды на юбилей.

Признаться, Каширину было не до того, однако и жену обижать он не мог. Да и брата ее тоже, тем более что с тем он не виделся, наверное, уже целую вечность, хоть и жили они друг от друга неподалеку.

— Ты бы на юбилее, Каширин, забыл о своих делах, — напутствовала его по дороге Надежда.

— Хорошо, — легко соглашался Каширин, подыгрывая жене.

— И ко мне будь поласковее.

— Хорошо.

— Поздравляя брата, не забудь его жену поцеловать.

— Хорошо.

— И меня.

— А тебя зачем?

— Как — зачем? Я же твоя жена. Пусть люди видят, как ты любишь меня. Ты ведь любишь меня?

— Люблю.

— Значит, поцелуешь, — сознательно подчеркнула Надежда.

— Хорошо, поцелую.

Жена засмеялась вдруг.

— Ты чего? — вопросительно посмотрел на нее Каширин.

— Представила на миг, как председатель райисполкома прилюдно целуется. Смеш-шно!

— Не вижу ничего смешного, — возразил Каширин. — Я что же, не человек, что ли?

— Человек.

— То-то же!

Приглашенных оказалось много. Пришли сюда не только разбавинские, а и из других мест, но собрались в основном родственники и друзья юбиляра. Было весело. Играла музыка, танцевали. Каширин так уже давно не отдыхал. Он еще подумал: проходит жизнь, а все в работе и в работе. И дал себе слово: чаще бывать в компаниях, ходить с Надеждой в кино или парк. Все же когда-то следует подумать и о себе, не только о делах. Он, конечно, решил это быстро, но вот осуществит ли — уверенности такой не имел. Да и уже не первый раз он планировал подобное, однако воз и ныне там. Словом, Каширина надо знать.