В полдень, на Белых прудах - [152]

С Фомичевым Каширин проехался по полям бывшего своего колхоза, побывал на строительстве силосных башен, затем провел оперативное совещание с руководителями среднего звена. Словом, выполнил все, что задумал. Оставалось единственное — ему предстояла встреча с Игнатом Переваловым, местным кузнецом. У него к тому разговор, и касаться он должен лично его, Каширина. Игнат близко знал мать, может, тот внесет какую-то ясность — хотелось бы.

После совещания Каширин сказал Фомичеву, что вынужден еще задержаться в Кирпилях, у него тут не все сделано, а ему, Фомичеву, можно возвращаться, пусть Гриша отвезет его домой. Отвезет, а затем вернется. Фомичев не возражал: так, значит, так, он согласен на все.

Видя, что Каширин остается, Матекин предложил пойти и посидеть у него. Он позвонит сейчас жене, и та чего-нибудь приготовит им вкусное. Но тот наотрез отказался.

— Извини, Дмитрий Иванович, — сказал он тактично, — не могу. В другой раз когда-нибудь, хорошо?

Матекин не стал настаивать — хорошо, в другой раз.

Игната Перевалова Каширин нашел в кузнице.

— О, какой у нас гость! — выразил тот восхищение и, вытирая о фартук руки, указал взглядом: — Проходи, Афанасий Львович, милости прошу.

— Много еще работы?

— Достаточно.

Каширин окинул изучающе помещение:

— Ремонта требует?

— Требует, требует. — Перевалов махнул: — Уж надоело в правление ходить. Матекин все обещает.

— Я подскажу ему, он сделает в кузнице ремонт. — Каширин помолчал. — Нужен ты мне, Игнат. Мне с тобой поговорить надо.

— Ну так что ж, говори, Афанасий Львович, разрешаю. — Перевалов чему-то усмехнулся про себя: — Тут, кажется, никого, валяй.

— Да нет, — возразил Каширин, — не та здесь обстановка. Ты бы собрался — мы дома, а? Как?

— Надо так надо. Хорошо — дома.

Каширин для начала рассказал Игнату, как к ним в гости приходила его дочь, Зинуля. Жена, вспомнил он, говорила, что она и еще у них была. Пускай заходит, Надежда рада ей.

— Нет, она у тебя молодец, — похвалил Зинулю Каширин.

— Да, да, — согласно покивал Игнат и добавил: — Недавно приезжала сюда, говорит: по дому скучает.

— Ничего удивительного. Она ведь у тебя здесь и здесь, никуда не ездила из села.

— Не ездила, это верно.

Они еще долго говорили о разном, пока все же не подошли к главному.

— Ну, так я тебя слушаю, Афанасий Львович, — напомнил первым хозяин.

— А-а, ну да, ну да, — покивал Каширин, но речь о своем не сразу повел, будто прикидывал, с чего ему лучше начать. Щепетильное все-таки дело, и Каширину не хотелось посвящать в него всех подряд. — Понимаешь, такой вот эпизод у меня… — и он поведал Игнату Перевалову о своей истории — все же Игнат свой человек. Свой!

Тот его выслушал внимательно, не перебивал, какое-то время выдержал, точно раздумывая над чем-то, и сказал, что он ему не помощник в этом. Мать Каширина он на самом деле хорошо знал, да и отца тоже, в одно время, можно сказать, ухажерили, но вот касаемо момента, о котором в анонимке замечено, чего-то существенного вспомнить не может. Сколько он знал его родителей, столько они и жили в Кирпилях. Ну и о Фекле Маланьевой ничего такого не слыхал, он ее даже не знает, кто она и чего собой представляет.

— Так, сказываешь, анонимка? — переспросил еще раз Игнат.

— Ага.

— Да плюнь ты на нее, мало ли что могут люди нагородить.

— Я-то плюну — труда никакого, — рассудительно заметил Каширин, — а вот там, — он поднял палец вверх, — там сомневаются, подозревают: истинную биографию скрыл, свое происхождение не обозначил. А для них это серьезно, даже более чем серьезно, я-то знаю.

Игнат Перевалов выдержал паузу:

— Тяжело тебе там, в райисполкоме?

— Ты что имеешь в виду?

— Ну, обижают?

— Не-ет, что ты, — сообразил Каширин. — Неприятности случаются, не без того, а чтоб что-то такое — слава богу!

Игнат повеселел заметно:

— Это главное. А про анонимку забудь. Ну покопаются, покопаются, кому нужно, и перестанут, и вернется все на круги своя. Не на тебя первого, не на тебя последнего подобное пишут. Помнишь, как на мою Евдокию? То-то же! Ни за что и ни про что, можно сказать. А возьми Чухлова Ваньку или того же Фомку Нечесова. А? Во-о!

— И что ж хорошего, — опять рассудил Каширин, — и Евдокия твоя, и Чухлов с Нечесовым, все они наказание понесли. Это уж потом правда выяснилась, а сразу вон повернулось как — сурово!

Лицо у Игната посерьезнело:

— Это так, сказать нечего.

Вскоре они стали прощаться — подъехал Гриша, и надо было отчаливать.

Игнат Перевалов просил за дочь — боится он за нее, за ней глаз да глаз нужен. Каширин успокоил того: он поговорит с Надеждой, и та будет за ней присматривать. Ничего, пусть Игнат не волнуется, все обойдется.

Дорогой Каширин снова подумал о Марте. Поди ж ты, удивлялся он про себя, сама с ноготок, а уже в дальнюю дорогу пускается. Похоже, старуха ее подучила, велела, наверное, передать что-то. Но что? Какую еще она глупость сочинила, старуха эта?

Домой Каширин не поехал, он попросил водителя, чтоб тот его подвез к райисполкому — он еще поработает, посидит в кабинете. Он знает: его ждут куча писем, всевозможных бумаг. С чем-то Каширин ознакомится, что-то подпишет, глядишь, на следующее утро меньше времени уйдет на все это. Ох, уж этот бумажный мир! Но и без него, наверное, не обойтись — так повелось сыздавна: без бумаг никуда.