В полдень, на Белых прудах - [12]

— Вечером.

— И как настроение?

— Нормальное, Матвей Егорович.

— Кхе-кхе. Нормальное, значит?

— Нормальное, — подтвердил Ванька.

Дед Матвей погладил свою седую бороду.

— Ну что ж, коль так, хорошо. — Он, по-видимому, хотел что-то иное сказать, но передумал. — Вижу, Ванюха не озлобился. Молодцом!

— И это хорошо? Человека ни за что, считай…

— А я и молвлю, — перебил тетку Ульяну дед Матвей, — Ванюх пострадал, а остался человеком, кхе-кхе, сообразила?

— От бес! От бес!

Ванька приподнял руку:

— Будет, будет тебе, теть Уля. Что было, то быльем поросло. И вы, Матвей Егорович, — повернулся он к деду Матвею, — оставьте эту тему. Ну! Неужели больше не о чем поговорить, а?

— От, от, — не успокаивалась тетка Ульяна. — Ты решительно испортился. — Она ткнула в племяша пальцем: — Ни бэ ни мэ ни ку-ка-реку, никакой гордости у тебя! Раньше… От Бес! От Бес! Ладно, — махнула, — чего говорить. Вон пусть с тобой Матвей политзанятие проводит, у него это лучше получается, особенно под медовуху.

— Кхе-кхе. Коль есть, не откажусь. Вот хотя бы по случаю Ванюхиного возвращения. Пить — не воровать, выпил — и на кровать!

Тетка Ульяна что-то буркнула, но полезла в погреб за медовухой: так уж и быть, угостит деда Матвея, тем более повод веский — ничего не скажешь. Она мужикам нальет, заодно и сама с ними выпьет за приезд племяша.

К деду Матвею у тетки Ульяны отношение доброе, это она внешне только, что он-де ей надоел, на самом же деле все не так, она его приходу рада: во-первых, все человеческий голос услышит, во-вторых, не было случая, чтоб он не помог ей в чем-то. К слову, сено для ее коровы в основном косит дед Матвей. Она ему, правда, платит, но по сходной цене, не то что иные мужики, как заломят — голова болеть сразу начинает.

Как-то у нее завалился погреб, бочки с соленьями, картоху, капусту, ну еще разный овощ накрыло землей. Тетка Ульяна за голову: что ей делать, пропало, пропало все, а еще ползимы и весна впереди, неуж к людям придется на поклон идти? Не довелось, дед Матвей, хоть и при годах, но кряжистый, силу в жилах держит, подладил и денег не взял, медовухой лишь тетка Ульяна и отделалась: пусть человек пьет, коль она не вредит его здоровью, важно, он сделал великое дело — и погреб поправил, и овощи сохранил. Как же не отблагодарить — сам бог велел!

Тетка Ульяна выставила на стол трехлитровую бутыль с медовухой — дед Матвей враз ожил.

— Кхе-кхе, — подал он голос и запотирал ладонью о ладонь. — Ну что, за возвращеньице? — спросил он, когда налили стаканы, и тут же выпил.

Тетка Ульяна последовала его примеру.

Ванька будто раздумывал, пить или не пить, и в этот момент во дворе залаяла собака.

— От беса! От беса! Кого, еще там? — Тетка Ульяна взяла бутыль и спрятала ее в шкаф, подальше от недоброго взгляда, мало ли кто пришел.

Вышла на улицу — у ворот председательский «газик». Она увидела его и обомлела: о-ой! Но тут же взяла себя в руки.

— Чем обязаны, Афанасий Львович? — тетка Ульяна спросила серьезно, так, будто это она была председатель колхоза.

Каширин вышел из машины. На нем темно-синий костюм, белая рубашка и галстук. Сам он небольшого роста, лицо у него не по годам морщинистое и темное, будто покрыто загаром. Начинал Каширин с самого малого — с прицепщика на гусеничном тракторе, затем поступил в сельскохозяйственный техникум, закончив, стал бригадиром. Потом институт, и сразу — в агрономы. В главных ходил лет пять, наверное, благодаря ему, поговаривали, процветал и бывший председатель колхоза, хотя на самом деле хозяин из того был никудышный, кирпилинский люд до сих пор ломает голову, как он продвинулся в районные начальники, одно сложилось мнение: там, наверху, у него, по всей видимости, влиятельная рука.

— Так чем обязаны, Афанасий Львович?

— Иван дома?

— Раньше его почему-то по имени и отчеству величали, — обидчиво заметила тетка Ульяна.

Каширин улыбнулся:

— Раньше, да будет тебе известно, Ульяна Викторовна, его иначе звали…

— От бес! От бес! — Тетка Ульяна улыбнулась. — Может, в дом пройдешь, Афанасий Львович? — проговорила вежливо.

Каширин наотрез отказался. Ему Иван нужен, сказал он, двумя словами переброситься. Ну раз требуется, значит, требуется, и тетка Ульяна позвала племяша.

Разговор меж Кашириным и Ванькой Чухловым на самом деле был коротким. Председатель, не спрашивая, не любопытствуя ни о чем, попросил, чтоб тот завтра в полдень заглянул к нему в правление. Ванька поначалу помялся: он в колхозе работать не собирается, в соседний совхоз пойдет, как раньше это сделал дед Матвей, однако затем уступил: ладно, зайдет, раз надо.

— Кхе-кхе, ну чего там? Что председатель от тебя хотел?

— Просил завтра зайти, у него ко мне разговор какой-то, — ответил Ванька и, взяв с медовухой стакан, выпил: а-а, где их не пропадало — за благополучное возвращение! Поставив стакан, поднял на деда Матвея глаза: — Матвей Егорович, у тебя кто-нибудь из старых знакомых в совхозе остался?

— В совхозе? Кажись, есть… Ага, вспомнил. Филипп Ненашев там, завотделением. Ничего малый. А тебе что, Ванюх, нужна работа?

— Ну.

— А почему в колхоз не идешь?

Ванька отмахнулся.

— А вдруг председатель тебе завтра бригадирство предложит? — предположил дед Матвей.