В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов - [62]
Вполне очевидно, что противоречия между красными финнами и местными жителями по сути являлись конфликтом населения с советской властью. Точно такой же антагонизм наблюдался в местах, где у руководства стояли сами же карелы, русские или, скажем, евреи. Так, жители карельских волостей Кемского уезда говорили: «В Карелии одна революция была, но придется сделать вторую, т[ак] к[ак] к нам нагнали много русских совработников», а рабочие Медвежьегорского лесозавода заявляли о «еврейском засилии», поскольку «руководящие должности заполнены преимущественно евреями»[548].
Таким образом, к концу 1920-х гг. в обществе складывался весьма противоречивый образ финнов и Финляндии. Буржуазная Финляндия и ее революционный пролетариат, «страдавший под игом белого террора», как писали газеты, были где-то очень далеко, а красные финны находились рядом и именно они порой воспринимались населением как «господа», мечтающие лишить карелов их родины, а то и просто как «пятая колонна»: «Теперь при советской власти есть много финнов – советских служащих и, если будет война, то они изменят, как изменили в былое время при Николае немцы»[549]. И этот образ «чужого» в 1920-е гг. порой затмевал образ внешнего врага, навязываемый населению пропагандой.
В довершение ко всему вышесказанному, в течение 1920-х гг. влияние Финляндии на приграничное население оставалось достаточно сильным, и воспоминания о прежней жизни на фоне тяжелого настоящего провоцировали такие высказывания: «Присоединили бы нас к Финляндии и было бы жить лучше. Если бы финны в 1920 г. не отдали Карелии, то мы жили бы баронами»[550]. Население погранрайонов в конце 1920-х слушало почти исключительно финляндское радио, что, как с тревогой отмечалось в партийных документах, не могло не отразиться «на политически малоразвитых слушателях»[551].
В 1930-е гг. картина постепенно изменилась, в первую очередь благодаря тому, что стало политически активным первое советское поколение, которое выросло в новом советском символическом порядке и для которого межграничные контакты дореволюционного времени и периода Гражданской войны были делом прошлого. Население стало грамотнее, расширилась агитационная сеть, выросло число школ, клубов, библиотек, радиоточек, кинотеатров. Соответственно и идеологическое воздействие государства на людей стало глубже и эффективнее.
Правда, старые проблемы остались и появились новые: всё та же бедность, перебои с хлебом и другими товарами, плюс нарастающая коллективизация, налоговый гнет, усиление прямой репрессивной политики. На этом фоне национальная рознь отошла на второй план, власть уже не ассоциировалась с красными финнами, тем более что в 1935 г. «финский период» истории Карелии закончился. Теперь критиковалась собственно советская власть, которая «доправила до того, что рабочих морит голодом или кормит кониной» и издевается над крестьянами, загоняя их в колхозы как рабов[552]. Вместе с тем всё больше людей были склонны верить тому, что пытается им внушить государство: основными виновниками трудностей, переживаемых советским народом, являлся мировой капитал и внутренние враги. В этих условиях образ Финляндии как враждебного государства превратился в устойчивый стереотип среди населения республики.
С появлением новых волн финской иммиграции – американских переселенцев и перебежчиков – появились и новые проблемы в отношениях пришельцев и местных жителей. Но это был уже другой уровень взаимоотношений, где поводом к конфликтам являлись не столько политические, сколько бытовые и производственные проблемы.
«Понаехали к нам буржуи»
Североамериканские переселенцы в начале 1930-х гг. оказались в обществе, в котором понятия «красный» и «белый», «пролетарий» и «буржуй», «социализм» и «капитализм» были хорошо усвоены. Адаптация в этом обществе для приезжих из тоже политизированного, но совсем другого мира была сопряжена со значительными трудностями.
С началом массового переселения североамериканских финнов в Карелию республиканская пресса активно включилась в формирование положительного образа иммигрантов у населения. Республиканские и районные газеты печатали восторженные отзывы самих иммигрантов о стране советов и рассказывали о трудовых подвигах приезжих. Газеты пестрели заголовками «Заимствовать опыт американцев», «Канадские рабочие в Карельских лесах», «Канадские лесорубы приветствуют обращение Обкома», «Ни один из нас не вернется обратно в Америку!», «Не рабы, а хозяева», «Мы приехали помочь»[553]. В обществе сразу начал формироваться совсем иной образ иммигрантов – слишком уж велики были различия в культурных приоритетах и ценностных ориентациях уже во многом урбанизированных североамериканцев и жителей бедной крестьянской Карелии. Но основной причиной была все-таки экономика: американские и канадские финны воспринимались полуголодным местным населением не как этническая группа, а как «иностранцы», «нахлебники» и «буржуи», отнимающие у них права и работу.
