В поисках прошлого - [30]

Позер, смотреть противно. А сидевшие у стола — на вид крепкие такие ребята — продолжали свой разговор, который, насколько я мог судить, состоял сплошь из добродушных междометий. На двоих у них было не больше шести зубов.

Я наполовину покончил со своими мидиями, когда один из них встал и вышел, а второй, более жилистый и гибкий, пододвинул свой стул к моему столу.

— Вкусная штука? — спросил он, показывая на мидии. — Нравится?

— Ага, — ответил я. — А вам?

Он расхохотался:

— Терпеть их не могу! Ну, не считая того, что я их собираю. Мы с братом, — тут он кивнул в сторону двери, — владеем отмелями в устье реки. Так что мидии у нас собственные. Значит, вкусно?

— Хорошие мидии. Просто отличные, — подтвердил я, и он явно остался этим доволен. И тут мне в голову пришла блестящая мысль. — У вас работы не найдется? Любой. На время.

— Ну, может, и найдется. На сколько времени?

— На пару недель. Я тут в гостях у друзей. Но хотел бы сам за себя платить, — добавил я, не совсем уверенный, что он мне верит. Вид у него был прямо как у страшно любопытного хорька.

— Временная работа, и никаких отчислений в пенсионный фонд, так, выходит? Во здорово! Ты прям как в десятку попал! В университете учишься?

Я хотел было отрезать: «Что-то в этом роде» или «А вам-то что за дело?», но у хорька было то, что мне было необходимо, и я сказал правду:

— С октября.

— Ты вроде как сильный малый. С лодкой умеешь обращаться? Тут бывают сильные шторма.

— Ага. В школе греблей занимался и под парусом ходил. Отец научил, — прибавил я, улыбнувшись, чтобы добавить достоверности.

Он взял меня за руку, перевернул ее ладонью вверх:

— Трудновато тебе придется, руки-то нежные. Все ладони изрежешь этими раковинами. Сам-то как считаешь? — вдруг спросил он и уставился на меня маленькими моргающими глазками. Вопрос — как пробный камень.

— Я ж могу перчатки надеть, так?

Он откинул голову назад и рассмеялся.

— Ну вот что, молодой человек, перчатки и в самом деле можно надеть. Подберу тебе что-нибудь. Повезло тебе — мой племянничек, он мне раньше летом всегда помогал, нынче смылся. Неблагодарная скотина, — добавил он, и я задумался, во что это я ввязываюсь. Поздновато задумался. — Могу предложить работу на неделю, не больше. Четыре часа каждый день, по утрам. Подходит? На неделю — точно, а потом туристический сезон пойдет на убыль, и мы с братом сами сможем управляться. Шесть фунтов в час — сам можешь посчитать, сколько это в евро. Я вообще-то редко посторонних нанимаю. Значит, ежели желаешь попробовать, встречаемся завтра утром — там поглядим, на что ты годишься. Возле старого слипа ровно в шесть утра. Знаешь, где это?

— Найду, наверное, — с некоторым сомнением ответил я.

— Ну и отлично. До завтра, значит. — Он отодвинул свой стул и встал, сморщив лицо в ехидной ухмылке. — А как тебя зовут, молодой человек? — спросил он, но врасплох меня не застал.

— Холинг.

— Холинг, да? Ладно. — И он протянул мне руку: — А я Мик Салливан. Брата звать Джордж. А слип — он позади старого зернохранилища, это около мили вниз по реке от бухты Спейна. — Он хихикнул. — При отливе можно по берегу добраться, а иначе — только по шоссе. Знаешь, где это?

Надеюсь, он не обратил внимания на то, как у меня отвисла нижняя челюсть.

Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур

Фи! Мне тут прислали два билета на премьеру пьесы Тома Мерфи[18] — это завтра вечером. Может, пойдем вместе? Думаю, надо подробнее обсудить эту вашу отличную идею, вам так не кажется? Что-нибудь узнали про этого старикашку из Западного Корка? И еще нам надо обговорить вопрос о соотношении между jeu dʼesprit и coup de foudre[19] — что вы думаете на этот счет. Или я слишком забегаю вперед?

Шон

Глава 9

— Она серьезно больна? — спросила Крессида у Муррея, садясь в машину.

— Да. Оба легких поражены. — Его мягкий американский акцент не исчез за годы, проведенные в Оксфорде. Обычно, когда они виделись регулярно, Муррей был сама приветливость и любезность, но сейчас, все время их поездки до больницы в Клонмеле, когда у обоих на уме были лишь мысли о будущем Алкионы, они мрачно молчали. Если бедняга поправится, на них свалятся постоянные заботы о том, чтобы обеспечить ей новое пристанище и должный уход. Если умрет, облегчение будет подпорчено чувством вины, но жить, несмотря ни на что, станет легче. Крессиде отчаянно хотелось все это обсудить, но Муррей не был расположен к разговорам — из него с трудом удавалось вытянуть хоть слово. Она оставила попытки, и оба погрузились в мрачное, тревожное молчание.

Муррей как-то изменился. Не проявлял больше желания обсуждать или анализировать свои ощущения — ему вполне хватало всего этого с Грейс. В своем нынешнем положении он полностью винил Суини, а в его отсутствие — Крессиду. Понимал, что это несправедливо, но ничего не мог с собой поделать. Того, что она пыталась искупить жестокость своего покойного мужа, его пренебрежение собственной дочерью, для Муррея было недостаточно. Совершенно недостаточно. «Кресси ни в чем не виновата, — всегда твердила ему Грейс. — Нельзя же валить на нее все, в чем виноват Суини! Сам подумай, как ей самой тогда приходилось!»