Посвящается Полин
«В поисках прошлого» — продолжение истории, рассказанной в романе «Хождение по водам». События разворачиваются десять лет спустя. Географические названия в романе, равно как и персонажи, вымышленные.
Увидь его! — Кого?..
Увидь его! — Да как?..
Увидь! — Что? — Чистоту его.
Смотри! — На что? — На наши преступленья.
Смотри, его любовь переполняет…
От горя разорвись, о любящее сердце!
От горя за дитя, что ты вскормило,
От горя за друзей, кем дорожило.
Сбирается вокруг нас подлый враг
И как змея тебя он злобно жалит.
И.С. Бах, «Страсти по Матфею», Хор 1; Ария 12.
«Айриш дейли ньюс», четверг, 13 сентября
С глубоким прискорбием сообщаем о трагической и безвременной кончине известной журналистки, лауреата профессиональных премий Фионы Мур, погибшей в дорожно-транспортном происшествии в центре Дублина. Сбивший ее автомобиль с места происшествия скрылся.
Миссис Мур последние пять лет сотрудничала с нашей газетой; в прошлом году она была удостоена звания «Колумнист года». Ей было сорок восемь лет. Она недавно развелась. После нее остались девятнадцатилетний сын и десятилетняя дочь.
Комментарий см. на стр. 4; некролог на стр. 6
«Данкреа лиснинг пост»
Ежегодная парусная регата Пэссидж-Саут. В гонке вокруг скал Бэлтибойз победу одержал английский бизнесмен В. Дж. Суини на своем кече «Азурра». Мистер Суини недавно стал членом совета директоров отеля «Атлантис» в Пэссидж-Саут. На втором месте была миссис Эванджелин Уолтер с острова Трианак, выступавшая на яхте «Сайнара». В нынешней регате приняли участие гораздо больше яхтсменов, чем в предыдущие годы.
Вырезка двенадцатилетней давности, обнаруженная Гилом Рекальдо в архиве редакции.
Воды реки Глар темные, мутные от торфа. Однако там, где вода бежит по обкатанным камушкам, ближе к устью, она кажется вполне прозрачной. Когда я опускал в нее руку, то мог видеть мельчайшие частицы, словно подвешенные в светлой воде, а если давал ногам погрузиться в вязкий бурый ил, из него тут же выступала коричневатая жижа, она начинала закручиваться вокруг ладоней, совершенно скрывая их. Река была моим убежищем. Однажды я свалился в щель между лодкой отца и причалом, как раз во время прилива, вода стояла высоко. Насколько могу припомнить, я думал, погружаясь все глубже и глубже, до чего же здесь тихо и прохладно, как загадочно все вокруг и молчаливо. Я опустился на дно, так и не предприняв ни единой попытки выплыть на поверхность. Сбросив вдруг ставшие очень тяжелыми ботинки, я встал и выпрямился. Спешить мне было некуда. Вода окутывала меня, охраняла, обеспечивала полную безопасность, и я знал, что, когда становилось слишком плохо, всегда можно соскользнуть с причала и удрать, пробравшись под его щелястым дощатым настилом, пока отец не догнал меня. Не думаю, что мне хоть раз приходила в голову мысль, что он может вытащить меня из беды. Или что вообще заметит, если я утону. Надо думать, я уже понимал: он был бы только рад больше никогда меня не видеть.
Иное дело мама — она никогда не выпускала меня из вида. Помню, как спокойно и уверенно я чувствовал себя в ее присутствии. Она так же боялась отца, как я, но, когда она была рядом, я не испытывал никакого страха. Мама всегда ограждала меня от всего дурного. Ну, по большей части. Папаша был вечно чем-то раздражен и зол; злился на нее, на меня, на весь этот проклятый мир. У него была отвратительная привычка скрипеть зубами перед тем, как взорваться. Его гнев был чудовищным, и ему, кажется, было все равно, на ком из нас срываться. Ему было безразлично, если мама вставала между нами. Не думаю, чтобы она догадывалась, как мне от него достается и как страстно я желаю, чтобы она хоть раз врезала отцу, чтобы тот исчез и больше никогда не появлялся. Я нередко топтал каблуками пол, воображая, что топчу его. Сейчас, когда я стал взрослым, все считают меня слабовольным и бесхарактерным, но я подозреваю, что унаследовал от него склонность к приступам скверного настроения, и это меня пугает. Иной раз мне приходится буквально брать себя за горло, чтобы сдержаться и не наброситься на кого-нибудь. Не уверен, что кто-то это понимает. Мать уж точно в последнюю очередь. Она частенько не замечает главного, да и вообще всегда рассеянная, как бы отсутствующая. Хотя, может быть, она просто притворяется. Может, ей, как и мне, есть что скрывать.
Кресси всегда обо мне заботилась. Кресси — это теперь я ее так зову, а когда был маленьким, то звал «мамой». Это было первое слово, которому она меня научила, и оно долгое время оставалось единственным, что я умел произносить. Мои самые ранние воспоминания связаны с такой картинкой: мы вдвоем сидим на полу в пустой комнате, и она обнимает меня обеими руками. Прижимает мне к щеке мокрую теплую тряпку, а с нее медленно капает кровь, просачиваясь в щели между грубыми каменными плитами, которыми вымощен пол. Мама плачет. Слезы медленно текут по ее лицу. В полном молчании. Я хочу, чтобы она перестала плакать. Еще вижу нашего пса, Финнегана — он сторожит вход в комнату. Хвост опущен, но пасть то и дело раскрывается и закрывается. И ни звука.
