В поисках прошлого - [29]
Почему, когда их брак превратился в кошмар? Все, что я могу по этому поводу сказать, так это то, что всю свою жизнь я считал Суини виновным в этом, обвинял отца, его одного. Но теперь, когда я вернулся туда, где все началось, это показалось мне слишком простым объяснением. Слишком детским. Разве семейные пары превращаются в диких зверей без всяких на то причин? Была ли Кресси только жертвой? Беспомощной, неспособной предотвратить распад семьи? Именно такой я воображал маму, когда был ребенком, когда отдал ей свою безоговорочную любовь и преданность. Но, понаблюдав за пару дней до и после похорон дедушки, как Фрэнк и Кресси ходят кругами друг вокруг друга, говорят одно, а делают совсем другое, я уже ни в чем не был уверен.
Когда я был маленьким, Кресси была моей героиней. Я считал маму богиней. Она, несомненно, была самым важным человеком в моей жизни. Отец был фигурой второстепенной и, пока не превратился в злобного негодяя, едва ли достойной внимания. В те славные дни, когда его бизнес в Лондоне процветал, в доме все время устраивали вечеринки и приемы. Я иногда забредал на первый этаж и обнаруживал, что столовая битком набита огромными краснолицыми мужчинами и женщинами, которые дымят сигаретами, а Кресси их всячески обхаживает. Я всех помнил по ногам: длинные ноги в вельветовых брюках и тяжелых коричневых ботинках, блестящие черные чулки на узких лодыжках, высокие каблуки дам, которые маячили перед глазами, когда я прятался под столом. Иногда ко мне нагибалось чье-то лицо, улыбалось, меня щипали за щеку — играя, конечно, в шутку, — но, уловив молчаливую подсказку Кресси, я не обращал внимания на эти осторожные заигрывания, опасаясь оказаться в лагере врага. Как только Суини и вся банда оказывались на борту яхты, мы с Кресси тут же убегали из дому — иногда чтобы навестить Джона Спейна или просто в город, в какую-нибудь галерею, где на белых стенах висели огромные яркие картины, а в центре зала на натертом паркете красовался большущий рояль. Оглядываясь в прошлое, я вспоминаю, что все наши побеги из дома были окутаны некоей розовой дымкой безопасности и довольства. Несмотря на все усилия, я так и не нашел во всем Данкреа ни единой картинной галереи. Может, они находились в Дейнгине, в десяти милях дальше по дороге? Впрочем, это не имело значения: меня гораздо больше интересовали совсем другие места.
Не могу понять, почему мысль о лодке не пришла мне в голову в первую очередь. Разве что из-за денег, точнее, по причине их отсутствия. Я ведь недавно работал в яхт-клубе, так что знал, как это дорого — взять лодку напрокат, а кроме того, конечно же, надо будет и документы предъявлять и все прочее. В одной из бухточек валялось вверх дном несколько алюминиевых лоханок, и я даже подумывал позаимствовать одну из них — вероятно, именно так и сделан бы, будь у меня пара приличных весел. Я запомнил один лодочный причал, когда шел из Данкреа в Пэссидж-Саут, по крайней мере полагал, что помню, где он расположен, хотя он и не был обозначен на выцветшей карте, которую я обнаружил в коттедже. У меня было смутное предположение, что причал находится неподалеку от старого моста, в том месте, где дорога подходила к реке ближе всего, но это было довольно далеко, добрых три-четыре мили по дороге на Данкреа от дамбы. Нужно было, наверное, поискать другие возможности, поближе, прежде чем тащиться туда. Конечно, в Пэссидж-Саут имелся и свой лодочный причал, и мастерская рядом с яхт-клубом, но там все было слишком на виду, да и народу много толкалось. А мне не хотелось ни с кем объясняться — слишком рано на данной стадии моего расследования. Да и вообще ни на какой его стадии мне этого не хотелось. Невыносима была мысль, что кто-то будет рыться в наших семейных тайнах, и уж тем более что посторонний человек раскопает эту историю прежде меня. Думаю, я и сам опасался того, на что могу наткнуться в этих своих поисках прошлого. Пока же я вроде как наслаждался ощущением полной свободы. В любом случае первые три дня шли сплошные дожди. Небывалое явление. Вода просто лилась с неба час за часом. Полагаю, такое бывало и во времена моего детства, однако — странная вещь! — я помнил только солнечные дни.
В конечном итоге меня одолел голод, а вовсе не любопытство. Топая однажды поздно вечером по дамбе в поисках чего-нибудь перекусить, я заметил огни придорожного паба, который пропустил, когда разыскивал коттедж Джона Спейна. Рядом стоял черный «мерседес». Внутри было всего несколько человек, но паб был такой маленький и так скверно освещен, что казался забитым до отказа. Возле стойки был один мужчина, еще двое сидели за столиком в стороне, погруженные в разговор. На черной доске мелом обозначено меню: свежие мидии с жареной картошкой. Я заказал двойную порцию, пинту пива и уселся ждать заказ возле камина. Человек, стоявший у бара, прошел мимо меня, и мне показалось, что я узнал его — тот самый тип, которого я видел в пабе Хасси в свой первый день здесь. Он был один — никакой подружки, — но по-прежнему в кепочке и солнечных очках. Пижонистый, видать, мужик. На плечи накинул кожаное пальто.
