В поисках оружия - [77]

Я стоял у склепа и думал о трагической судьбе завоевателя Европы, военная слава которого закатилась на заснеженных русских полях. Здесь покоится прах того, кто причинил неисчислимые бедствия России и ее народу. Разрушенные города и деревни, опустошенные поля, сожженная Москва были спутниками его похода, закончившегося полным разгромом армии завоевателя. Уходя из Москвы, Наполеон приказал взорвать Кремль, великий памятник русской истории, место, откуда началось собирание нашего государства. «Непобедимые» войска Наполеона, не знавшие до того поражения, были рассеяны доблестным русским народом, вставшим на защиту своей родины.

...Изумительную красоту Парижа составляет архитектура некоторых зданий, или, вернее, ансамблей, построенных в каком-нибудь одном стиле. Мне казалось, что в этом отношении никакой другой город не может сравниться с Парижем. Я проходил мимо фасадов, богато декорированных аркадами, колонками, пилястрами, балюстрадами. Многие здания украшали скульптуры, барельефы, кариатиды. Чарующее впечатление произвела на меня эта кружевная сетка, эти ювелирные изделия парижских архитекторов.

В центральной части Парижа много таких ансамблей: громадный комплекс зданий Луврского дворца, Пале-Рояль, здания палаты депутатов, Парижской думы, Сорбонны (университета), биржи, парижских театров.

Другое, что бросалось в глаза, — обилие зелени. Пройдя по зеленому царству Тюильри с его тихо шелестящими фонтанами, прекрасными статуями, прудами, роскошными аллеями, я вдруг почувствовал себя необычайно успокоенным, как бы отрешенным от кипучей жизни, грозных событий, ужасов войны. Так велико было очарование этого уголка природы, созданного искусной рукой художника. И только тут я понял, почему так славятся парижские парки.

Из Тюильри я прошел на лежащую поблизости Вандомскую площадь. Небольшая по размерам, она сдавлена к тому же находящимися по ее краям высокими домами. Здесь меня заинтересовала лишь колонна, поставленная в честь Наполеона. Вандомскую площадь можно сравнивать с Трафальгар-сквером в Лондоне и Дворцовой площадью в Ленинграде. Все три украшены высокими колоннами в память знаменательных событий одной и той же эпохи. На Трафальгар-сквере возвышается памятник в честь адмирала Нельсона, разбившего французско-испанский флот в 1805 году. У нас воздвигнута Александровская колонна в честь побед русских войск в Отечественной войне 1812 года.

Вспомнилась мне история Вандомской колонны. В этом сказалась экспансивность французского характера. Первоначально колонну венчала статуя французского короля Людовика XIV. Во время буржуазной революции колонну низвергли. Вскоре ее вновь восстановили. На этот раз колонну украшала уже статуя Наполеона I.

Прошло некоторое время, и Наполеона постигла участь Людовика — он полетел вниз. Однако значение великого полководца не исчерпывалось только тем, что он занимал трон французской империи, и памятник ему на Вандомской площади появился снова.

Интересна и история статуи, венчающей колонну на Дворцовой площади. Здесь по заслугам нужно было поставить статую народному герою фельдмаршалу Кутузову. Однако он, как известно, был не в чести при дворе. И царские сановники решили поставить памятник Александру I. Но водружать на верхушке колонны бюст царя считалось предосудительным. Тогда в отличие от колонн в Лондоне и Париже на верхушке решили поместить ангела. А Кутузову отвели место поскромнее — на площади у Казанского собора, где покоится прах великого фельдмаршала и хранятся знамена, отбитые у французов.

Осмотрел я и знаменитый собор Нотр-Дам. Мне казалось, что я хорошо знаю его по «Собору парижской богоматери». Необычайное чувство романтики и торжественности, веявшее со страниц этого романа, запечатлелось на всю жизнь. Но то, что я увидел на самом деле, превзошло всякую фантазию. Это было чудо художественного гения. Основание собора Нотр-Дам относится еще к 1163 году. Это место считается самым древним пунктом Парижа. Здесь была небольшая крепость, построенная еще римлянами во время походов Юлия Цезаря для покорения тогдашних жителей Франции — галлов. Крепость и селение назывались в то время Лютецией.

Как зачарованный, рассматривал я это архитектурное великолепие. Передо мной возвышались стрельчатые порталы с колонками, заполнявшие весь нижний этаж. Выше лежал мощный широкий карниз с нишами, в которых были поставлены статуи французских королей. Еще выше — круглая, больших размеров розетка со стрельчатыми окнами по бокам. Далее — красивая балюстрада и две башни, венчающие собор. Всю плоскость фасада покрывали украшения. Поражало обилие скульптурных изображений чудовищ и зверей — химер, о которых так поэтично писал Виктор Гюго. Увы! Я чувствую сейчас собственное полное бессилие передать в словах то огромное впечатление, которое произвело на меня это сооружение. Его надо видеть!..

Наблюдая парижскую жизнь, сталкиваясь с различными людьми, я заметил одну характерную особенность, которая придавала особый тон всему окружающему. Это какая-то беспечность, благодушие, непреодолимая тяга ко всему, что может доставить удовольствие, наслаждение. Черты эти проявлялись во всем: и в людском говоре, заполнявшем многочисленные парижские кафе, и в манере многих людей одеваться и бесцельно фланировать по улицам и бульварам, и в пристрастии парижан к цветочным и кондитерским магазинам. Цветы и букеты я видел повсюду, пожалуй, так же часто, как и бутылки хорошего вина. Конечно, все это относилось главным образом к кругу состоятельных людей.