Был июль 1914 года... Мой отпуск оканчивался, и в конце месяца я возвращался в Петербург к месту службы.
С сожалением покидал я роскошные места степной полосы России по Самаро-Златоустовской железной дороге, где лечился в одной из кумысолечебниц недалеко от города Белебея. Как часто вспоминал я впоследствии о красотах природы этого дивного уголка нашей страны! Необозримая ширь полей, раскинутых на высоком плоскогорье, утопала в туманной дымке, сливаясь с горизонтом; желтеющие нивы чередовались с равнинами, далеко несущими аромат цветущего клевера; по лугам и ковыльным пастбищам медленно двигались стада пасущихся овец... Тишью и раздольем веяло от бесконечных степей.
Поезда были переполнены, как всегда и повсюду в России; еле-еле удалось получить билет и кое-как поместиться в вагоне.
По дороге купил свежие газеты. Они были полны известиями о событиях в Европе, об ультиматуме, который Австро-Венгрия предъявила Сербии. По правде говоря, все как-то привыкли к таким осложнениям, и не верили в возможность близкой войны. Каждый надеялся, что все будет в конце концов улажено и мирный уклад жизни не нарушат кровавые события.
Не верил я в возможность войны и еще по одной причине. Только недавно, а именно в июне месяце, в Государственной думе было закончено рассмотрение большой военной программы. Предполагалось сильно повысить численность армии, сдать новые заказы на ружья и пулеметы, увеличить полевую, в особенности, полевую тяжелую артиллерию и фактически заново воссоздать осадную артиллерию. Предстояла также большая работа и по усилению крепостей. Все это могло быть осуществлено только к 1917 году.
Казалось бы, русская дипломатия приложит все меры к тому, чтобы оттянуть войну, пока не будет выполнена эта программа.
Было ясно: если разгорится война, то нам предстоит встретиться с весьма серьезным противником — Германией. Я хорошо знал эту страну, ее народ, армию, вооружение. Не раз приходилось бывать в различных германских городах, куда меня командировали в качестве работника Артиллерийского комитета и специалиста в области ручного огнестрельного и холодного оружия.
Помню, как-то в декабре 1913 года меня вызвали к начальнику Главного артиллерийского управления. Он сказал, что мне необходимо поехать с секретной целью за границу.
— Когда нужно ехать? — спрашиваю.
— Сегодня в семь часов, — послышался неожиданный для меня ответ.
— Кракова будет цель поездки?
— Это вы узнаете подробно у офицера генерального штаба, с которым встретитесь на вокзале, — сказал начальник, протягивая мне руку и показывая тем самым, что аудиенция окончена.
Оставалось лишь несколько часов, чтобы приобрести штатское платье, которого у меня не было, и устроить кое-какие неотложные дела на службе и дома. Эти несколько часов я провел в огромном напряжении, лихорадочно собираясь в дальний путь. Обвинять начальство в том, что оно слишком поздно указывает срок выезда, не приходилось. Это, конечно, входило в систему секретных командировок и способствовало сохранению в тайне всего дела.
Уже после первого звонка я вбежал с маленьким чемоданом на платформу. Меня действительно ожидал офицер разведки — невысокого роста человек, напоминающий лицом Наполеона. Он предупредил прежде всего о необходимости соблюдать чрезвычайную осторожность. Моя обязанность заключалась в том, чтобы опрашивать тех лиц, которых приведет ко мне в том или ином городе офицер разведки. Я не знал ни их фамилий, ни рода службы, ни их занятий. Обо всем этом должен был позаботиться уже мой спутник. Меня поражало его умение и, прямо скажу, талант вести тончайшую конспирацию. Он сообщил также о том, что за нами следует повсюду наша же контрразведка, что она следит за каждым нашим шагом и охраняет нас от попыток ареста и провокации. И не раз нам приходилось по тревожному сигналу неизвестных «телохранителей» быстро убираться восвояси.
Много интересных и опасных приключений пережил я вместе с этим офицером генерального штаба. Раз как-то в одном из городов, куда нас занесла судьба, в приемной гостиницы, в которой мы остановились, была назначена встреча с одним нужным нам человеком. Ни он нас, ни мы его не знали в лицо. Этому человеку были лишь указаны место и час встречи да еще одна общая примета — он должен был обратиться к одному из сидящих в приемной, несколько похожему лицом на Наполеона. И действительно, в условленное время появился господин, который подошел к моему коллеге и сказал пароль. А затем этот человек был предоставлен в мое распоряжение, чтобы я выудил у него возможно больше ценных сведений.
Так, путем опроса разных лиц и сопоставления их рассказов и сведений я получал довольно подробную картину новостей вооружения германской армии. Помимо этого, переезжая из одного города в другой, присматриваясь к окружающему, прислушиваясь, изучая, я хорошо ознакомился с обычаями этой страны, с господствующими в ее обществе идеями, с ее военной организацией.
Я воочию видел, как напряженно готовилось правительство Вильгельма II к предстоящей мировой схватке. В немецких военных кругах любили повторять изречение Мольтке: «Продолжительный мир — это мечта и даже не прекрасная мечта; война же есть существенный элемент божественной системы мира». Были также в большом ходу слова руководителя германской внешней политики фон Бюлова: «Наихудшая вещь в политической жизни — это апатия и душная атмосфера всеобщего спокойствия».
