В поисках любви. Беседы о браке и семейной жизни - [36]
Я помню такой случай. Прихожу вечером минут за сорок в храм, скоро служба. Сидит молодая женщина с влажными глазами. Я спрашиваю, чем можно ей помочь. Она сказала, что в детстве ее водили в храм. В начале 90-х была воскресная школа, и там был хороший, добрый, искренний священник. Потом ее закрутило, она ушла из Церкви, впала во все тяжкие грехи, вела совершенно разгульную жизнь. Однажды она шла по улице и увидела незнакомый храм, тот, в котором я служу. Она зашла и вдруг почувствовала, что ей хочется вернуться. И она вернулась! Она у нас поисповедалась, ведет с тех пор церковную жизнь, уже лет семь. А до этого у нее был перерыв в 15 лет. Но опыт настоящего христианского сожития остался. Она наелась другого, а ей хочется настоящего, и душа помнила, где его найти. А если она не знала, что такое церковная жизнь? Между чем и чем ей выбирать? Поэтому я все-таки сторонник того, чтобы идти в православную школу или гимназию, если имеется такая возможность.
Не знаю, не пробовал. Нужно, наверное, не говорить сразу же, когда первая мысль пришла в голову. Сначала нужно помолчать. Мы очень часто жалеем, что сказали что-то второпях. Нужно понять, что кротость — это забытая, попранная добродетель, совершенно ушедшая из нашей жизни, которая на самом деле является огромной силой человека. Кроткий человек — очень сильный человек, это человек, уверенный не в себе, а в Боге. Он никого не обижает, готов смиряться. Стать кротким человеком — огромный христианский жизненный путь. Это очень тяжело. Сейчас кротость наименее понятная добродетель. Можно молчать, тогда, может быть, сойдешь за кроткую.
Если во мне нет добродетели, то как ее приобрести? Нужно совершать дела этой добродетели, и она постепенно будет проникать внутрь меня. Точно так же и здесь. Если у меня, допустим, нет милости в сердце к этому человеку, но мой ум знает, что я должен ему помочь, то я делаю это с помощью силы воли, а не по движению сердца. Я делаю это раз, два, десять, двадцать, и в ответ на это Господь дает мне эту добродетель в сердце. Это известный механизм. Делай что должно, и в тебе эта добродетель проснется. Поэтому подражай кротким. Веди себя так, как если бы ты был кротким, и, наверное, в тебе это проснется.
Это сложно, очень сложно. Я тоже в такой ситуации. У меня есть много бывших одноклассников. Когда я стал священником, то они меня просили стать крестным их детей. Отказать я не мог, потому что это были друзья детства. Но, несмотря на все мои уговоры, у них никакого церковного воспитания детей не было, и, сколько я ни звал, сколько ни просил, некоторые вообще никак не реагировали. И никак не получается у меня на них повлиять. Но, с другой стороны, у меня есть пример моей крестной. Отец у меня не был крещеным, мать была очень далекой от Церкви. Я рос в детстве в абсолютно нецерковной семье. Папа был спортсменом, самбистом. Он очень любил бесплатно перевозить мебель людям, а потом посидеть с людьми, попить чаю, поговорить о литературе, об искусстве. И вот однажды его попросили перевезти одну женщину с мужем, которые были в летах. Они переезжали в наш дом. Стали разгружать машину. Он увидел, как старушка раскрывает коробку и достает оттуда икону. Он спросил, верующая ли она, на что она дала положительный ответ. Отец сказал, что они хотят крестить дочку и сына, и спросил ее, может ли она стать крестной. Она согласилась с тем условием, что ей не будут мешать выполнять ее обязанности. И папа, совершенно не понимая, о чем речь, согласился.
Крестная взялась за нас очень строго. Она распорядилась: «В ближайшее воскресенье Федю и Аню с утра не кормим, я беру их в храм причащаться». И я помню эту муку. Утро, темно, метро «Ботанический сад», спина болит, ничего не понятно. А вот вынесли Чашу (сейчас я понимаю, что это великий вход), что-то сказали, унесли. Потом мы выходим из храма, она наливает нам из термоса чай и достает бутерброды. Так было три-четыре раза в год. Но семя ведь посеялось. Потом она достала где-то молитвослов в бумажном переплете, что совершенно невероятно. Это был примерно 1978 год. Она жила в нашем доме на втором этаже. В Гнесинке она преподавала литературу. Она мне сказала, чтобы я читал «Царю Небесный», «Богородице Дево» и «Отче наш» каждый день. Пришла через месяц и спросила: «Ну что, Федя, читаешь?» Я сказал: «Да, конечно». Она: «Врешь! Если бы ты читал, то была бы замята обложка». Мне стало так стыдно, что я начал читать и как-то боялся ее. Но ее трудами мы все воцерковились.
Потом, не надо забывать, что выбор человека делается и в одну сторону, и в другую. У меня есть такой пример перед глазами.
У моего знакомого, росшего в советское время, отец был жутким циником и страшным атеистом. Мать была элитарной переводчицей у кого-то в ЦК. И если бы их ребенок воцерковился, то это было бы совершенно поперек их карьеры. Мать часто ездила за границу и привозила пластинки. У отца этого мальчика была по тем временам очень хорошая аппаратура и немыслимая коллекция пластинок оперного и хорового пения, в котором он очень хорошо разбирался и любил. Для того чтобы показать ребенку, как звучит хоровой коллектив в аутентичной обстановке, он повел его в храм на Ордынку. Там пел хор Свешникова, если я не ошибаюсь. Это был редкий случай, когда хор и гастролировал, и пел на службе. Власти это терпели. Ребенку было на тот момент лет двенадцать. Папа его туда привел послушать хор, а ребенок уверовал в Бога. Его били, запирали. Он с третьего этажа спускался по простыням, привязанным к батарее, и бежал на службу. Отец его за это прямо-таки избивал, а мальчик стал потом священником. Вопреки всему, потому что благодать Божия его коснулась.
