В поисках Алибранди - [61]

Свободы от чего?

Надо полагать, от самой себя.

И я запрыгнула в первый же автобус, который ехал к дому нонны.

Возможно, ошибочно воспринимать стариков как людей, сплошь лишенных пылкости. Раньше я считала, что эта черта свойственна только молодости, но, быть может, у старшего поколения есть чему поучиться. Признаю, меня всю выворачивало от мысли, что нонна Катя занималась сексом, но наступит день, когда мои внуки почувствуют то же самое, и я скажу им: «Ну а что такого? Однажды я пылала страстью к парню. Когда-то я была молодой. Тоже когда-то любила».

Поэтому я постучала к ней в дверь, а когда нонна открыла, заключила ее в объятия. И, как и все бабушки, мамы и близкие, которые любят тебя несмотря на то, как ты с ними поступаешь, она обняла меня в ответ.

— Почему? – был мой первый вопрос, когда мы уселись в гостиной.

— Потому что я была молода, Джози, — хрипло прошептала она. – Я была красивой женщиной, и за все те годы никто, кроме него, не обходился со мной так, что я на самом деле ощущала себя такой. С Маркусом я чувствовала себя особенной, — горячо добавила она.

— А как же дедушка Франческо?

— Твой дедушка обращался со мной, как со своим домашним скотом, — отрезала нонна.

 Я закрыла глаза, представляя, каково ей было.

— Я тоже мечтала, Джоцци. Я поступила так потому, что у меня тоже были мечты, как у тебя сейчас. Я ведь не всегда была старушкой.

Я крепко-крепко обняла ее и горько зарыдала. Никогда еще в жизни так не ревела, ведь и мысли не допускала, что нонна тоже может о чем-то мечтать, как я.

— Когда это случилось? – шмыгнула носом я.

Вытащив носовой платок, она вытерла мне глаза.

— Он принес письмо от моей сестры. — Нонна прижала меня к себе. — После того как я сказала ему больше не приходить, он все равно пришел. Взяв письмо, я попросила его уйти. Но он покачал головой, коснулся моего лица и сказал, какая я красивая. Сказал, что увезет меня от жизни, которую я ненавидела всей душой, но я... я вытолкнула его за дверь, Джоцци. Оттолкнула его.

Черты ее лица исказила мука, по мере того как наружу всплывали глубоко зарытые чувства и воспоминания. Мне стало совестно, что я прошу нонну обнажить душу таким неделикатным образом, даже не подготовив почву.

— Я... я оттолкнула его, потому что он говорил именно то, что я так долго мечтала от него услышать, и, отталкивая его, я пыталась... оттолкнуть собственные чувства, Джоцци. Вытолкнуть их прочь. Но он только схватил меня за руки и встряхнул, и я уже не могла сопротивляться. Ты меня понимаешь?

Я утвердительно кивнула, ибо знала, мое понимание ей необходимо.

— Я так устала сопротивляться ему, сопротивляться самой себе. И ради чего? Ради Франческо, который никогда бы не сумел меня осчастливить?

У меня на языке вертелось много вопросов, но задать их можно было позже.

— С Франческо у меня было не так, — призналась она, отводя взгляд. Нонна схватилась рукой за сердце, в ее глазах стояли слезы. — Он раздел меня... бережно... так бережно, словно я особенная, и уложил на постель... на мою супружескую постель, Джоцци, и занялся со мной любовью. Не так, как Франческо, — тот полежит сверху минуты две, откатится и давай храпеть. Он любил меня, Джоцци, много дольше двух минут. Проведя время с Маркусом, я так сильно разозлилась на Франческо, потому что поняла тогда, сколько всего он мне не дал. Все время он просто брал, так, будто... будто у меня нет прав, но с Маркусом я не была бесправной.

— Почему ты не осталась с ним навсегда?

— Мы провели вместе два месяца, и все это время он без конца умолял меня уйти от Франческо. Все твердил, что заберет меня туда, где не будет знакомых мне итальянцев и знакомых ему австралийцев. — Она покачала головой и поцеловала меня в макушку. — Но как же я могла, Джоцци? Глубоко в сердце я все равно оставалась итальянкой и не смела опорочить Франческо и, что более важно, свою сестру и ее семью. Не смела опорочить память моих мамы и папы. И без того пошли сплетни.

— Многовато о нас люди судачат, а? – попыталась пошутить я.

— Полагаю, мы сами вот уже сорок лет даем им для этого уйму поводов.

— Так что, ты ушла от него, и он не сопротивлялся?

Нонна кивнула:

— Он до сих пор в моем сердце. По сей день могу закрыть глаза — и вот он, стоит передо мной, но я поступила как должно, Джоцци. 

— Не понимаю. Я бы на твоем месте не вернулась к Франческо, — прошептала я.

— В том-то и отличие моего времени от твоего. Сейчас, если муж действует на нервы, ты подаешь на развод. Чего лишнего скажет — развод. Во времена моей молодости ты выходила замуж раз и навсегда. Богатый твой муж, бедный. Хороший или плохой. — Взглянув на меня, она улыбнулась: — Я ведь обвенчалась с Франческо перед глазами Господа. Я и без того принесла Богу достаточно огорчений.

— Что случилось, когда ты приехала в Сидней?

— Что ж, к тому времени выяснилось, что я в положении, и я посудила, что ко времени рождения ребенка скажу, что он недоношенный. Что-нибудь да придумала бы. Подгадав подходящий момент, я подошла к Франческо и сообщила, что у нас будет малыш. После десяти-то лет, я думала, он обрадуется. До сих пор помню его взгляд. Он влепил мне затрещину. — Она прикоснулась к щеке, будто заново переживая те мгновения. — Он поносил меня на чем свет стоит, и мне даже почудилось, что он меня убьет. Я все не могла понять, как он узнал.