В плену у времени - [43]

Инспектора заинтересовало еще кое-что, возможно, связанное с этим вором. Он видел кадры, сделанные камерой слежения, в которых безумный всадник наделал вмятин на крышах двадцати черных кэбов на Оксфорд-стрит накануне Нового года. Там этот тип был одет в странный костюм. Когда инспектор Уилер увидел, как движется грабитель в ювелирном магазине, до него дошло, что два этих человека могут быть одной и той же персоной. Этот человек вел себя как-то особенно. У него были весьма экономные, даже скованные движения, будто что-то не в порядке с шеей. Прохожие на Оксфорд-стрит вспоминали, что у всадника был длинный, до самой шеи, шрам на лице. Человек был темноволосым, на лицо падала тень от большой шляпы, и все же три свидетеля независимо друг от друга утверждали, что видели шрам.

Инспектор, разумеется, не должен был заниматься этим грабежом и с неохотой отозвался на просьбу начальства поучаствовать в деле хотя бы несколько ближайших дней. Он попросил отрядить шестерых офицеров, одетых в штатское, которые будут тайно патрулировать полдюжины ювелирных магазинов в центре Лондона. Заметив человека со шрамом и странным повреждением шеи, они должны арестовать его по подозрению в грабеже и сразу же информировать об этом инспектора.

Сегодня в пять часов дня, спустя менее двадцати четырех часов после начала операции, один из этих офицеров задержал человека со шрамом у ювелирного в Найтсбридже и позвонил инспектору из полицейского фургона, по дороге в Кенсингтонский полицейский участок.

— Вы должны увидеть его, сэр, — сказал офицер. — Он или безумный, или дурак. Он подошел прямо к камере и постучал по ней ногтем. Черным ногтем…

Инспектор Уилер распорядился на ночь поместить подозреваемого в камеру и сказал, что утром приедет допросить его.

Инспектор Уилер забрал свой обед из ресторана и по пути домой купил пару бутылок пива. Когда он уже стоял у двери в дом, покачивая пакетом с обедом, бутылками и ключами, его так испугал мужской голос, что он чуть не выронил пиво.

— Могу я что-нибудь подержать, сэр?

— Сержант Чадвик! Вы хотите довести меня до сердечного приступа?

— Извините, сэр. Я хотел лично сообщить вам новости.

— Какие новости?

— Парень со шрамом. Он снова исчез. Дверцы фургончика были заперты. Они застряли в пробке у Гайд-Парк-Корнер, и вот только что он был там, а в следующую минуту испарился… Они не понимают, как он вышел.

— Они его потеряли?!

— Боюсь, что так, сэр. Они называют его Новый Гудини.

Инспектор сунул пакет с китайской пищей сержанту Чадвику:

— Возьмите. У меня пропал аппетит.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Питер заново узнает отца Метания доктора Пирретти

Всю ночь, впервые за двадцать девять лет проведенную под одной крышей с отцом, Питер не мог заснуть. Он принял решение не открываться отцу и Кэйт, но антигравитационная машина сломана. И это обстоятельство посеяло в его воспаленном мозгу новые зерна сомнения. Надо ли теперь сказать отцу и Кэйт, кто он такой? Питер слышал каждый час, который отбивали часы. На рассвете так и не заснувший Питер сбросил одеяло и встал. Отодвинув тяжелую занавеску, он стал наблюдать за полоской рассвета над Линкольн-Инн-Филдс. За многие годы он полюбил этот вид. За тщательно ухоженным зеленым квадратом сквера с кустарниками и усыпанными гравием прямыми дорожками стояла широкая полоса старых деревьев. За ними вздымались шпили церквей, пятнадцать или двадцать, и все они казались карликами по сравнению с величественным собором Святого Павла. Внезапно в облаках образовался прорыв, и солнечный свет из-за громадного купола пронзил утреннее небо. Питер почувствовал непреодолимое желание разбудить отца и поделиться с ним этой красотой. Питер гордился веком, который его принял, он рассказал бы отцу о поразительных вещах, которые он видел. Теперь он был человеком этого мира, уважаемым, хорошо образованным, самостоятельным и богатым; ему хотелось, чтобы отец одобрил того человека, которым он стал… Питер изо всех сил затряс головой.

— Нет, хватит! — громко сказал он и потом более нежно, будто это говорит маленький ребенок: — Хва-атит!

Питер теперь был одного возраста с отцом. В глазах окружающих они — ровесники. Он должен сопротивляться желанию получить признание отца. Это недостойно джентльмена его уровня и при его положении в жизни.

Питер быстро оделся, на минуту задержался в холле, чтобы снять с крючка тяжелый железный ключ с надписью «Попечительство Линкольн-Инн-Филдс» и выскользнул из дома в холодный утренний воздух.

Старый сторож на пути домой после долгой и небогатой событиями ночи прикоснулся к шляпе, приветствуя Питера, и завернул за сквер, двигаясь, как уставшее ночное животное. Питер отпер железные ворота, ведущие в его личный сад в центре сквера. Самим сквером могли пользоваться лишь жители Линкольн-Инн-Филдс, это была их привилегия. Ворота со скрипом отворились и закрылись, и в тишине рассвета этот скрип прозвучал преувеличенно громко. Питер направился к лавочке, где он всегда сидел, когда чувствовал потребность поразмышлять.

Если бы Питер посмотрел наверх, то увидел бы Кэйт, которая наблюдала за ним из своей комнаты на верхнем этаже дома. Именно в этой комнате они с Питером дали клятву на крови не возвращаться домой друг без друга. Именно из этого окна они видели, как Том сдает Гидеона банде Каррика. Это происходило то ли несколько недель, то ли около тридцати лет назад — в зависимости от того, как посмотреть. Как много здесь изменилось с ее прошлого посещения. Сэр Ричард Пикард, тогдашний владелец дома, который так им помогал, скончался несколько лет назад. Сидни Бинг наследовал лондонскую резиденцию своего дядюшки, хотя, по-видимому, редко останавливался в ней, предпочитая жить в Дербишире вместе с матерью, братьями и сестрами. Кэйт представила себе живое, красиво очерченное лицо сэра Ричарда, вспомнила его джентльменское отношение к ним и расстроилась до слез оттого, что он умер. Помнится, она тогда так поразила Сидни, а Питера это почему-то возмутило… Интересно, каким теперь стал Сидни? Кэйт посмотрела вниз на Джошуа Сеймура. Какой он одинокий и печальный… Почему?