В ожидании первого снега - [24]

Все смешалось на буровой: в одну смену выходили сразу две вахты, не замечали, когда уходит солнце и приходит белая ночь, когда наступает время ужина и завтрака — «директор» Жора всегда на месте, напрочь забыли про отдых и выходные дни, не искали ни правых, ни виноватых, не замечали ни комаров, ни мошкару — не до того было: надо спасать скважину. Буровая, как один богатырь-разведчик, боролась, по выражению тети Веры, с той «нечистой силой, что свечки уволокла в преисподнюю».

Противники пока были равные — ни та, ни эта сторона не хотели уступать. Борьба становилась все ожесточеннее.

…Микуль отшвырнул каску в угол площадки: сегодня он окончательно убедился, что невозможно в ней работать: голова становится огромной, как надутый шар. Каска задевает все, что есть поблизости, и при этом гулко звенит. Словно это звенит не каска, а голова, которая совершенно пуста. Тут можно и взаправду тронуться.

Снизу прибежал Костик тоже в каске.

— Совещаются! — Костик махнул вниз. — Вот я и смылся на минутку. Этот Покровский знаешь какой он с нас все жилы вытянет! И не уедет, пока аварию не ликвидируем.

На мостках около главного стояли Кузьмич и Алексей Иванович. На Покровском мешковато сидела новая синяя телогрейка. На коротко стриженной макушке круглая черная беретка. Левая рука в кармане, правой инженер энергично жестикулировал, будто рубил фразы. Сверху совсем круглый — чистый колобок из детской сказки.

— Нас заставил надеть проклятые котелки, а сам без каски стоит. Давай спустим ему на голову кусок глины, сразу каску наденет, — предложил Костик. — Пусть узнает, каково в этом котелке! Настоящий буровик надевает каску два раза за смену — когда на смену идет и когда обратно.

— А если череп пробьет? Не надо, где такого главного потом найдешь?

— А пусть не бегает за моей сестрой Зинкой.

— Лучше скажи, что там про аварию говорят — вытащим или нет?

— Обязательно, а если нет, передвинем буровую и рядом новую скважину начнем. Покровский так говорил, но до этого не дойдет, вот увидишь!

Тут Костику помахали, и он умчался вниз. А Микуль вспомнил черный цветок, что несколько мгновений висел над ротором в день аварии. Он знал теперь, что это был след свечи, которая, вращаясь, уходила в скважину и оставляла черные круги. Но ему казалось, что это было видение нефти в образе черного цветка из земных глубин, нефть подала свой знак только ему, верховому. Может быть, новое месторождение? Такое же, как Самотлор?..

А несколько дней спустя длинная металлическая трубка — грунтоноска — принесла из двухтысячеметровой глубины керн — плотно спрессованный кусок песчаника и глины с бьющим в нос ароматно-чистым запахом бензина…

Многопудовые свечи показались послушными и легкими.

…В девять вечера зацепили улетевшие с турбобуром свечи. Начался подъем инструмента. Лебедка не искрила, дизели гудели без надрыва, равномерно. Поднимали с большими предосторожностями; не дай бог, метчик плохо нарезал резьбу и свечи снова отвалятся. Мастер Кузьмич и Покровский не отходили от буровой.

Но все обошлось благополучно.

Уханову объявили выговор. «Поспешил, конечно, — говорил он своей вахте. — До работы я дюже злой, но невезучий, да еще это чертово ускорение подгоняло, поспешил, а не то показал бы, как надо работать — всесоюзный рекорд тут можно поставить! Но я добьюсь своего!» Через неделю он перевелся в другую бригаду. Разведчики сразу же забыли о нем, только изредка вспоминали его анекдоты.

10

Поутру мастера Кузьмича разбудил отчаянный вопль:

— Вай-вай-вай! Ма-а-ма! Вай-вай!..

Тут вопль перешел в истошный вой, будто кого-то жарили на костре. Кузьмича словно сдуло с постели — в одних подштанниках бросился на помощь. Вылетел из балка и остолбенел: в окно кухни наполовину влез огромный бурый медведь и глотал что-то кроваво-красное. Кузьмич похолодел. Но надрывный стон из кухни отрезвил его — надо спасать повара Жору. Кузьмич крутанулся на месте — чем бы огреть незваного гостя; но под рукой ничего не оказалось, нет даже простой дубинки. «Собаку, Чомбе!» — сообразил тут Кузьмич и кинулся в балок.

Повар Жора, встав минут пять назад, сонно гремел кастрюлями, жмурился и сладко зевал. Повернувшись к окну, окаменел: мохнатая лапа разрывала марлю в окне и тянулась к мясу на столе. Жора выронил нож и попятился к дальнему углу кухни, добрался до электроплиты, вскочил на нее, опрокинул сапожищами кастрюлю с жирным вчерашним борщом, заскользил, потерял равновесие и плюхнулся на горячую плиту. Взвыл, затрепыхался, будто карась на сковородке, и скатился на пол под дружный звон кастрюль и бачков.

Медведь, тихонько рыча, отправлял в пасть кусок за куском…

Кузьмич вытащил на улицу щенка Чомбе и стал науськивать его на зверя. Но щенок задрожал пуще

безоружен — значит, не опасен, он лакомился свежей говядиной, предназначенной на обед.

Когда Кузьмич уже совсем вышел из себя и готов был кинуться на медведя с кулаками, из балка выскочила лаборантка Надя с ковшиком воды. Сообразив, в чем дело, Кузьмич пулей влетел в женский балок, вырвал горячий титан и мигом назад. Тетя Вера, руками прикрыв грудь, смотрела вслед мастеру и шептала бледными губами: