В ожидании Красной Армии - [13]

Холод пробирал глубоко, и я дрожал — куда Филиппу. Но озноб прошел быстрее, чем загудел в печи подкормленный огонь.

А после завтрака я и сам уверил себя, что никакого холода нет.

Солнце оказалось в силе, и снежок таял быстрее, чем рубль. С первым снегом всегда так. Когда я вновь вышел наружу, белый пух оставался только в тени. Даже грязи толком не получилось, мало снега.

Начал я с визита к В.В. Филипп мог и ошибаться. Но увы, учителя на месте не оказалось. Убиравшая с утра баба Фрося на вопрос о здоровье проворчала «ташшит внизу» и нехотя пустила меня внутрь.

Топографическая карта по-прежнему была расстелена на столе. Я рассматривал ее без спешки, пристальнее, и нашел десяток синих вопросительных знаков, рассыпанных по ней. Все они были перечеркнуты, за исключением одного — у деревни Самохатки, колыбели отечественного метростроя. Этот вопросительный знак, напротив, был обведен красным кружочком. Из-под карты выглядывал другой листок — копия лабиринта. Схема местного метро, догадался я. К схеме шариковой ручкой был пририсован Г-образный ход, и написано «15 ноября». Вчерашнее число, между прочим.

Я сложил карту и план, пригодятся, и пошел по избам.

Точнее, это были «финские дома», одноликие, как детские песочные пасхи. Зато сараюшки и погреба всяк лепил по своему нраву. Впрочем, получалось тоже схоже: криво, шатко, горбато.

Филипп оказался прав, отсутствие учителя не волновало никого. Я не был уверен, что меня вообще понимали: приоткрыв дверь, с тревогой слушали через порог, а потом с облегчением дверь захлопывали. К сокровищам я и не успевал подобраться.

Да и что за сокровища? Слова, смешные при свете дня.

Когда последние пятнышки снега истаяли, я прекратил попытки основать партию спасателей. Пустой номер. Разве водки дармовой наобещать? Не поверят, докторский оклад известен.

Мотоцикл трещал громко, истерично. Я обрадовался — вернулся учитель, и с меня спросу нет. Рано радовался — это был другой мотоцикл. С коляской. Почта приехала.

Сегодня почтальонша не стучала — ломилась в дверь конторы.

Я окликнул ее. Она метнулась ко мне, как рязанская княгиня, но я был ближе и мягче земли.

— …Гонится! Гонится! — только и смогла выговорить она.

Пока я вел ее к медпункту, цепкие пальцы почтальонши промяли мое плечо до кости. Синяки жди.

Стены, занавески на окнах и валериановые капли успокоили ее. Она села на табурет.

— Кто гонится? — наконец, спросил я.

— Он… Волк… Я ехала, вижу, у развилки стоит над чем-то… терзает… я газу прибавила, а он за мной… стелется… Еле оторвалась.

— Спокойно, спокойно, — уговаривал я ее и себя. Глупый поросенок в соломенном домике. Почтальонша не волк, почтальоншу можно пустить. Выгнать потом трудно.

Я развел спирт водой и, как есть, теплым и противным, дал почтальонше. Та в три глотка выпила наркомовскую дозу, занюхала косточкой.

Несколько минут мы сидели молча.

— Я обратно не поеду, — твердо и трезво объявила после раздумья почтальонша. — Пусть за мной приезжают.

— Кто?

— Хоть кто. На машине. Охранник есть на почте, с ружьем, пусть и приезжает.

— Чудесно. Письмо ему напишем, или телеграмму отобьем?

— Чего? — лицо расслабилось, вышло из фокуса. Не какой-нибудь спирт, а медицинский. Ректификат.

— Того, уважаемая. Телефона-то в деревне нету. Как покрали провода во второй раз, так и нету, — я говорил от имени всех обиженных селян. Приезжают городские, режут провода и загоняют скупщикам краденого. А у совхоза денег на новые нет. Вас когда хватятся?

— Меня? Ах, да. У меня два отгула, не скоро.

— Давайте, я вас отвезу.

— Отвезете? Вы? — она подозрительно вглядывалась в мое лицо. Скоро начнет насчет глаз, ушей и зубов справляться.

— Сядем, и газанем. Я топор прихвачу.

— Ну, нет. Мне детей поднимать.

— Тогда одолжите мотоцикл, и я сам съезжу в район. На почту, в милицию.

— Мой мотоцикл?

— Да. Я ведь, в некотором роде, зам председателя. Почти

местная власть, — чистая правда. Зампред отделения союза переселенцев.

Она поколебалась, но доверие докторскому халату пересилило. Или ей было наплевать.

— Берите, — она протянула ключ. — Но как же… Он ведь на дороге?

— Обойдется.

Я надел куртку потеплее, захватил кошелек и топор. Несколько вечеров я точил его, и теперь брось на лезвие пушинку

— промахнешься. Тонкое. А пальцы дрожат.

У конторы я без надежды толкнулся в дверь. Не вернулся учитель.

«Урал», поджидая хозяйку, жался к забору. Чувствует, железяка. Вокруг никого, не дергают фартук, не жмут на сигнал.

Черное железо под солнцем было теплым, почти живым.

Давненько не брал я в руки мотоциклов. Медленно, на первой передаче, прокатил я по пустой улице, но за околицей осмелел и дважды не вписался в не самые крутые повороты. Подавил озимые. Чуть-чуть. Но скорости не унял, чувствуя себя Серой Шейкой с внезапно окрепшим крылом. У развилки притормозил. Где мой Юг?

Направо — райцентр, власть, человек с ружьем. Налево — путь на Самохатку, к лабиринтам метро, где, может быть, провалился в хитрую яму учитель и ждет помощи.

Я привстал, огляделся. Вдалеке, по пути в район, мелькало что-то в придорожной лесополосе. Необлетевший куст или еще что-нибудь. Разогнаться как следует, и ура.