В оковах страсти - [161]

Мой взгляд скользнула по распятому Христу, перед образом которого я так часто находила утешение. Он висел на кресте с поднятой головой, и взор его был направлен в глубину часовни. Помог бы он мне, если бы я осталась здесь? Если бы я последовала за Кухенгеймом в его крепость, покорившись? Но разве грешно взять судьбу в свои руки?

Я видела перед собой лицо мужчины, которого они считали сатаной. Пути наши пересеклись, вместе нам суждено преодолеть все препятствия, бороться со злом. Сегодня я поняла, насколько нас сплотила судьба, даже если миры разделяли нас. Я пойду за ним, даже если это окажется вечным проклятием.

В состоянии полной погруженности в себя я поигрывала деревянной розой. Вот было бы замечательно добиться согласия отца, получить его благословение… но жизнь моя была уже полна таинственности. Похищение, ребенок, который родится там, где меня никто не знает… другого выбора у меня не было.

— Не бойся, Элеонора. — Распятый на кресте на мгновение взглянул на меня. — Делай, что подсказывает тебе твое сердце! — Казалось, что его губы вытянулись в улыбке. — Я с тобой до самых последних дней твоей жизни. А теперь ступай к нему и не забывай обо мне.

Сердце мое забилось, я с трудом перевела дыхание. Глаза его вновь безучастно смотрели в пустоту. Может быть, мне это снилось? Я с тобой. О небо, я слышала это совершенно отчетливо. Господь был здесь — я чувствовала его присутствие, он был здесь, в часовне! Я поспешно оглянулась вокруг. Никого не было видно. И все же что-то находилось рядом, что-то, что ощущала легкое, как дуновение воздуха. Я откинула с головы покрывало, глубоко вздохнув, и почувствовала, как невидимая рука, крепко схватив, держала меня за руку. Я посмотрела на фигуру на кресте и медленно встала.

И неожиданно пришло осознание того, что кто-то на короткое время сдержал движение мира, на мгновение колесо жизни прекратило свое вращение. Меня охватило благостное спокойствие. Моя неутолимая душа молчала. Все вокруг застыло, казалось, сама природа затаила дыхание, и я подумала, что должна почувствовать в себе огромную силу, пока все вокруг не вернется на круги своя. Я вглядывалась в глаза Господа, видела, как борются люди друг с другом, видела их страдания и несчастья, которые они причиняют себе сами. Разве не пришло время хоть что-нибудь изменить? Иногда счастье само протягивает нам руку и нужно лишь уцепиться за нее.

Мне вспомнились слова Майи о «бреде» моей матери. Любовь — это тяжелое заболевание, от которого не в состоянии излечиться даже священник. Заболевание? Нет, сейчас мне лучше известно об этом. Я не была ни умалишенной, ни больной. Еще никогда в своей жизни я не чувствовала себя такой сильной и готовой ко всему, как теперь, потому что знала: кто-то заботится о моем благополучии и с тревогой в сердце ждет меня… как это можно назвать болезнью? За спиной моей вырастало нечто громадное, когда я начинала думать о маленьком существе во мне, принадлежащем нам обоим, о котором он еще даже и не знал. За это дитя стоит пойти на любой риск

И вдруг у меня пропал всякий страх. Перед отцом, перед позором и грозящим мне проклятием, и даже перед дорогой, темной и каменистой, которою нам придется пройти. Я вышла из часовни, меня осветило своими лучами солнце. Оно было яркое-яркое, оно жгло через накидку. Вздохнув полной грудью, я сбросила накидку с плеч. Будто скинув со своей груди огромный камень, освободившись от всего, что угнетало меня, я пошла к залу.

Глава 17.

Ты рассек пред ними море, и они среди моря прошли посуху, и гнавшихся за ними Ты поверг в глубины, как камень в сильные воды.

(Книга Неемии 9,11)

В зале было спокойно. Несколько человек еще завтракали остатками поминальной трапезы. Горничные Аделаиды собрались у камина и шутили с одним из стрелков-лучников. Находящийся в добром расположении духа боец пил за здоровье дам. На какое-то мгновение мне стало тяжело на сердце. Эмилия еще и дня не пролежала под землей, а эти люди уже опять шутили друг с другом, будто ничего и не произошло. А разве я лучше? С осознанием собственной вины я заняла за столом свое место, пытаясь не разреветься. Что я позволила себе в часовне всего через несколько часов после похорон — и губы мои запылали вновь. Я схватила бокал и выпила все его содержимое. То было вино. Словно огнем, растеклось оно по моим внутренностям и привело меня в чувство. Сестра моя умерла, а я должна была жить дальше.

— Это точно, — услышала я голос Эмилии и обернулась.

За моей спиной никого не было.

— Ты решила, и пусть все у тебя получится, Элеонора.

Под столом сидела лишь голодная собака и смотрела на меня просящим взглядом. Я опустила скатерть.

— Что может быть прекраснее, чем идти по жизни с этим человеком? — Лукавый смех Эмилии прозвучал совсем близко. — Согласись, ведь ты и не желала ничего другого с того момента, как впервые увидела его.

Я почувствовала тепло, словно рука сестры с любовью провела по моему лицу и плечам. Когда я открыла глаза, в нос мне ударили ароматы жаркого и яблочного мусса.

Еда! С какого-то момента во мне проснулся зверский аппетит, тело мое после долгих недель воздержания требовало пищи: мяса, сладостей, мягкого хлеба, густых соусов… С дрожащими коленками я придвинулась к столу и вперилась взглядом в лоснящегося от жира цыпленка в миске передо мной. Пахло шалфеем и вяленой сливой, на хрустящую корочку падал свет свечи. Забытая краюшка хлеба, пропитанная жиром, лежала в миске. У меня потекли слюни. Я осторожно прижала палец к тонкому ломтю хлеба и облизала его — я больше не сдерживала себя. Голод бушевал во мне. Не успев еще как следует поразмышлять на эту тему, я запихнула в рот жирный хлеб и уже держала в руках цыпленка, окуная его в емкость с яблочным муссом, зубами оторвав от костей мясо, запив его большими глотками вина и с набитым ртом шаря глазами по столу в поисках еще какой-нибудь еды.