В одно мгновение - [85]

Покончив с физическим и духовным самоуничтожением, папа хромает домой. Я никак не могу понять, почему сегодня он решил обойтись без прогулки. Только оказавшись с ним вместе в кухне, я понимаю: все дело в том, что сегодня играют «Энджелс».

«Энджелс» – наша команда. Наша с папой и Озом. Перед игрой мы втроем всегда устраивали наш собственный ритуал – в основном ради Оза, потому что он любил ритуалы и верил в приметы. Перед каждым матчем мы брались за руки, закрывали глаза и пели: «Да пребудет с “Энджелс” сила». Мы повторяли эту фразу снова и снова, громче и громче, с чуть ли не религиозным пылом, а под конец уже просто ее орали. Усевшись перед телевизором, мы всегда ели куриные крылышки и черешки сельдерея с соусом «Тайная лощина», причем каждый из нас должен был съесть ровно девять крылышек и стеблей, по одному перед каждым иннингом. Оз бдительно охранял пульт от телевизора: никто из нас не мог касаться его во время просмотра – мы считали, что это может плохо повлиять на исход матча.

В доме пусто. Может, поэтому папа и решился. Он неторопливо и старательно готовит куриные крылышки, нарезает сельдерей. Наливая соус в миску, папа обращается к Озу. «Все как ты любишь, дружок, – говорит он. Бинго с интересом поднимает голову и осматривается. – “Энджелс” против “Джайентс”, будет непросто».

Я смотрю, как он выкладывает еду – девять крылышек и девять стеблей сельдерея – на тарелку. Всего на одну. Он несет тарелку к дивану, включает телевизор, а я сажусь на свое место рядом с ним, представляя, как пахнут куриные крылышки, и изо всех сил жалея себя.

Исход матча решается в восьмом иннинге. Альберт Пухольс выбивает хоумран и пробегает на две базы вперед, сравняв счет, а папа выбрасывает вверх кулак в знак победы. На один дивный миг он забыл о нас, и я, увидев это, радуюсь, но в то же время мое сердце рвется на части. Папа роняет кулак на колени, на его лице ясно читается чувство вины, и мне вмиг становится до ужаса стыдно. Нет, кричу я, будь счастлив!

И наверное, Бог меня слышит, потому что в следующем иннинге, после двух аутов, Коул Калхун неожиданно выбивает дабл, и папа живо, радостно аплодирует вместе с трибунами. Он наклоняется вперед, к экрану, и я тоже наклоняюсь вперед, потому что на дом выходит Майк Траут. О лучшем я и мечтать не могла.

– Давай, Траут, – говорит папа.

Счет три бола и два страйка. Только не уок. Подача. Мяч летит низко, мимо страйк-зоны. Траут замахивается и делает бросок после короткого замешательства. Калхун срывается с места, мчится мимо баз. Джо Паник возвращается, с правой стороны поля вбегает Эндрю Маккатчен. Паник ныряет вперед и не дотягивается, мяч падает в паре сантиметров от его перчатки. Маккатчен перебрасывает его на базу, но уже слишком поздно.

Куриные крылышки и черешки сельдерея съедены. Наш ритуал сработал. «Энджелс» выиграли.

– Мы сделали это, Оз, – говорит папа и вновь трясет кулаком.

В этот момент дверь открывается, и входит мама. Бинго вскакивает с места. Папа оборачивается. Мама осматривает гостиную, замечает пустую тарелку на журнальном столике, телевизионный пульт, лежащий на диване, точно на том месте, где раньше сидел Оз, и наконец встречается глазами с папой.

– Я на пробежку, – говорит она и идет наверх, плотно сжав губы.

Папа опускает кулак, а я страшно жалею, что мама не вернулась домой на минуту позже. Когда мама спускается, переодевшись для пробежки, папы уже нет. Он в гараже, рассказывает моей футболке о том, как прошел матч. Мама глядит на дверь гаража, слышит приглушенный папин голос, с тяжелым вздохом срывается с места и убегает. Она будет носиться по улицам, пока не почувствует, что больше не может дышать.

Час спустя мама вваливается в дом и видит, как папа моет посуду, которую использовал, чтобы приготовить куриные крылышки.

– Их больше нет, – говорит мама.

Он не оборачивается, хотя и слышит ее: это понятно по тому, как он резко распрямляет плечи.

– Тебе пора с этим смириться, – говорит мама. – Пока ты не перестанешь без конца ворошить прошлое, мы не сможем двигаться дальше.

Стеклянное блюдо у папы в руках скрипит, когда он изо всех сил прижимает к нему губку для мытья посуды. Мама тяжело вздыхает:

– Если хочешь, я могу выбросить все из гаража.

Папа резко оборачивается, так что из раковины выплескивается вода. Сверкая потемневшими глазами, он говорит:

– Не смей туда заходить. Их больше нет, но они не забыты, а я не собираюсь с этим мириться. Я не ты, я не могу просто взять и забыть о них. И спокойно двигаться куда-то там дальше.

Мама резко отворачивается и уходит, сжимая кулаки, а я вздрагиваю. Пять дней. Ровно столько они продержались, пока все снова не рухнуло.

89

Сегодня воскресенье, приют закрыт для посетителей. Хлоя и Эрик заняты своей обычной работой – чистят клетки, возятся с животными. Они старательно делают вид, что в том, что они сейчас здесь одни, нет ничего особенного.

Ближе к полудню Хлоя делает первый шаг. Потом она наверняка будет отпираться и говорить, что первым начал Эрик, но на самом деле первой начала она. Эрик ставит к стене какой-то ящик, и тут к нему с игривой улыбкой на лице подходит Хлоя.