В одно мгновение - [62]

Сегодня вечером по пути с пробежки, когда мама едва ковыляет по тротуару, свесив голову, она встречает Карен. Та стоит к ней спиной у своего почтового ящика и просматривает письма. Они замечают друг друга одновременно, почти столкнувшись нос к носу. На лицах у обеих отражается одинаковое удивление, ему на смену тут же приходит одинаковое выражение презрения.

Вопреки моим ожиданиям Карен не отходит в сторону. Вместо этого она расправляет плечи, всем своим видом демонстрируя, что не сдаст позиций. Мама задирает подбородок повыше и идет мимо, не проронив ни слова.

– Ты первая сделала выбор, – слышится у нее за спиной. – Может, я неправильно повела себя с Озом, но ты первая сделала выбор.

Мама останавливается, разворачивается, сжимая кулаки:

– Ты что вообще несешь? Оз умер. Твоя драгоценная Натали даже простуду не подхватила. Только ты, Карен, способна извратить нечто подобное так, чтобы во всем обвинить меня.

– Я защищала свою семью, – говорит Карен. – Ты ясно дала понять, кто для тебя важнее, когда сделала выбор в пользу Мо, а не моей дочери. Так что, когда мне пришлось выбирать, кого защищать, мою семью или Оза, я выбрала нас.

Мама, явно ничего не понимая, щурит глаза. Она изо всех сил старается разгадать, о чем ведет речь Карен. – Сапоги Финн, – поясняет Карен. – Ты отдала их Мо.

Мамины глаза бегают из стороны в сторону. Она явно пытается переварить услышанное. «Сапоги Финн». Я уверена, что она просто об этом не помнит.

Я помню. Но мне больше запомнилось, что Мо потом вернула их маме. Пара истрепанных, заношенных уггов спасла жизнь моей маме. Возможно, они спасли жизнь всем, кто пережил тот день. Когда я в то утро надевала свои старые сапоги, то и представить себе не могла, что принимаю столь важное решение. Мама тоже не представляла себе ничего такого, когда сняла их с моего трупа и отдала Мо, а не Натали.

– Ты не лучше меня, – продолжает Карен. – Мы все в тот день сделали выбор, но ты сделала его первая.

Мама отшатывается. Она вспомнила. Да, действительно, она и правда выбрала Мо. У нее на лице появляется гримаса недоумения, а потом она, не говоря ни слова, разворачивается и идет к нашему дому.

Она закрывает за собой дверь, тяжело опускается на пол прямо у входа и кладет голову на колени. Она рассеянно сжимает и разжимает пальцы правой руки: в последние дни она часто так делает.

Почему она так поступила? Просто потому, что Мо ей больше нравится? Или потому, что она вспомнила об обещании, которое дала миссис Камински? Или, и того хуже, свою роль сыграла неприязнь, которую она питает к Карен, потому что та – жена Боба?

Мама вытягивает ноги, смотрит на свои ступни, и я знаю, чем она думает: как бы расставила она приоритеты, случись та авария сегодня: Хлоя, Оз, мой папа… Мо или Натали? Я так и не понимаю, кого бы она выбрала.

Мама переводит глаза на каминную полку. Там стоит фотография, на которой они с Карен позируют с младенцами на руках. Младенцы – это мы с Натали. Мама опускает плечи. По ее несчастному лицу я догадываюсь, что она все равно выбрала бы Мо. Неважно, сколько времени было бы ей дано на принятие решения, она все равно бы не передумала.

Мне стыдно за маму – и за себя. Я бы тоже выбрала Мо. Не из вредности и не из-за миссис Камински, но как раз из-за того, что случилось. Мама выбрала Мо, а когда пришло время, Мо вернула ей мои сапоги. Натали бы так не поступила.

Понимание никак не облегчает сложившегося положения. Если бы Мо поступила со мной так, как мама с Карен, я бы тоже чувствовала, что она меня предала. Я бы считала, что меня подло ударили ножом прямо в сердце.

Цена, которую мы заплатили за тот день, растет. Маму с Карен связывала незаурядная дружба – они были друг другу как сестры, и все вокруг верили, что эту дружбу они сохранят до конца своих дней. А теперь – из-за пары старых сапог – этой дружбе пришел конец.

69

Мо лежит на моей кровати на животе, подложив руки под подбородок. На кровати новые простыни и новое одеяло. Хлоя лежит на своей кровати в такой же позе. Обе смотрят на пол, где четыре меховых комочка возятся и тыкаются друг в друга, словно горстка пьяных матросов.

– Ты их оставишь? – спрашивает Мо.

– Мама говорит, мне можно оставить одного. Я возьму Финн.

– Твоя мама не против, что ты ее так называешь?

Хлоя пожимает плечами.

Лично я не против. На самом деле мне даже лестно. Финн ужасно миленькая и страшно задиристая.

– Я бы тоже хотела взять себе одного из них, – говорит Мо.

– Не получится?

– У моего папы аллергия, помнишь?

После операции по спасению котят и Хлои прошло уже четыре дня. Мо проводит с Хлоей каждую свободную минуту. Она приходит к ней сразу после школы. Сначала я думала, что Мо заботится о Хлое, но теперь понимаю, что дело не только в этом. Мо одинока.

Мо всегда была взрослой не по годам, но после аварии она словно разом переросла сверстников – как будто для нее время каким-то образом исказилось. Взрослые любят разглагольствовать о том, что однажды вся эта школьная ерунда – что о тебе думают другие, кто твои друзья, какие о тебе распускают слухи – перестанет иметь какое-либо значение. Мне кажется, что Мо в одно мгновение вдруг оказалась в этом «однажды».