В одно мгновение - [61]

Мо не знает, как быть с признанием Натали – с тем, что Боб выменял у Оза перчатки на крекеры. Мо не будет запрещать Натали и дальше нести всякую чушь насчет аварии, понимая, что этот словесный понос рано или поздно утомил бы даже самых невзыскательных слушателей. Но с перчатками все иначе: их вид смущал Мо, пока она сидела в фургоне в ожидании спасателей, мысль о них смущает ее и теперь, и она не знает, как ей быть.

Мой папа в горах. Хлою лучше не тревожить. Мама с Бобом теперь неразлучные друзья. Мо подумывает обо всем рассказать своей матери, но миссис Камински не захочет, чтобы Мо лезла в это дело. Миссис Камински – практичный человек. Оз умер, так какую же пользу может принести признание Натали?

Мо пытается убедить себя, что ее мать права, но на душе у нее неспокойно. Возможно, на нее давит собственная вина за то, что произошло с Озом. Она понимала, что что-то случилось, ведь в результате у Боба оказались перчатки Оза, а сам Оз не вернулся. Она это знала, но ничего не сделала. Теперь она знает больше и не готова снова бездействовать.

Если бы я была жива, я бы поступила так же, как и всегда. Я бы всем рассказала о том, что сделал Боб: как он отправил моего брата на мороз, как выменял у него перчатки. Я бы ездила по улицам с рупором в руках и кричала об этом на каждом углу. Я бы всем рассказала о том, какие Голды трусливые себялюбцы. И все бы мне поверили, потому что я из тех откровенных, прямых людей, которым все верят. Так что, будь я жива, я бы поступила именно так. Но Мо – не я, не в ее природе критиковать кого-то во всеуслышание, так что, когда она ложится спать, я прокрадываюсь в ее сон и подсказываю, что делать.

Я шепчу – скорее вдыхаю – Мо в ухо всего пару слов: «Запиши. Запиши правду».

67

Папа и Вэнс стоят в том страшном месте, откуда все началось, – на изгибе узкой горной дороги, где мы увидели оленя и жизнь переменилась. Правда, сегодня дорога расчищена от снега, в небе ни облачка, а поблизости нет ни единого животного. Да и само это место теперь не кажется ни опасным, ни даже примечательным: просто поворот дороги, такой же, как миллионы других поворотов на миллионах других дорог.

– Здесь будет наша база, – говорит папа.

Он вытаскивает из Вэнсова внедорожника страховочную систему и длинную веревку. Вэнс отлично экипирован, на нем так много слоев одежды, что по лицу катятся капельки пота.

– Мы будем спускаться отсюда? – спрашивает он, взглянув с обрыва вниз на отвесную скалу.

– Спустишься ты, я вне игры, – отвечает папа, указывая на свою загипсованную ногу. – Ты закрепишь веревку вдоль склона, а потом осмотришь лес по квадратам. Будешь искать, пока не найдешь Оза.

Вэнс мотает головой и смотрит на папу так, словно тот выжил из ума. Вэнс – паренек из округа Ориндж, он всю жизнь прожил в пригороде и вырос без отца. Он никогда не ночевал в палатке и не лазал по горам. Для него выезд на природу – это прогулка пешком до ближайшего кафе, потому что его машина в ремонте. – Знаете, у нас ничего не выйдет, – говорит Вэнс. – В вашем плане, мистер Миллер, полно просчетов. Во-первых, я ни за какие коврижки не полезу туда один. Во-вторых, у меня нет пальцев, чтобы спуститься по этой вашей веревке. И в-третьих, повторюсь, я не полезу туда один.

– Тут всего два просчета, – говорит папа, затягивая ремни страховки. – Крепить веревку и спускаться вниз легко, забираться обратно куда сложнее. Большинство пальцев еще при тебе. Думаю, ты справишься.

– Думаете? Звучит не слишком убедительно.

– В худшем случае ты пролетишь вниз пару метров.

– Ни за что.

Папа вздыхает:

– Давай по порядку. Тебе нужно научиться крепить крюки в скале. Ты возьмешь веревку, спустишься по ней вниз, закрепишь ее, спустишься еще, снова закрепишь и так доберешься до места аварии. Думаю, четырех креплений тебе будет достаточно.

Вэнс закатывает глаза, словно напоминая, что ни за что и никуда не полезет, но есть кое-что, чего он не замечает. Это папино выражение лица – то самое, которое появляется у него, когда он принял решение. Такое выражение лица означает, что папа точно не передумает. Так что Вэнсу лучше внимательно выслушать урок, потому что сразу после него он полезет вниз вне зависимости от того, что он думает насчет папиных мыслительных способностей. В худшем случае папа для начала просто сбросит его вниз с обрыва.

68

Мама начала бегать. Правда, это никакой не бег в привычном смысле слова. Каждый день она, широко размахивая руками и выкидывая вперед ноги в гигантских скачках, мчится по улицам нашего района к дорожке, что идет мимо поля для гольфа, гонит себя по асфальту, пока не теряет способность дышать; тогда она, спотыкаясь, останавливается, упирает руки в бедра и стоит, хватая ртом воздух, а перед глазами у нее все плывет.

Она начала бегать в день моих похорон, когда вернулась в наш пустой дом после церемонии. От тишины и неподвижности у нее свело, словно защемило, все мышцы; поняв, что она не может больше этого вытерпеть, мама словно сумасшедшая вылетела на улицу и помчалась, не разбирая дороги.

В выходные она бегает по утрам, в течение недели – после работы. Весь день в офисе она держится, словно ее затянули в викторианский корсет, но, едва вернувшись домой, завязывает кроссовки и вырывается на улицу.