В одно мгновение - [50]

54

Обри осталась у нас на ночь. Это просто подарок судьбы. Пока она дома, вся моя семья ведет себя идеально, родители изо всех сил делают вид, что авария для них ничего не изменила, притворяются образцовой парой с плаката, повествующего о том, что брак – это захватывающее приключение, пусть даже путь под ногами супругов не всегда усыпан розами. Папа зовет маму «дорогая», мама приносит ему пиво и подшучивает, что ей вечно приходится ему прислуживать. Они стараются ради Обри, но я считаю, что пусть лучше будет так, чем как вчера.

На завтрак мама готовит лимонные блинчики с рикоттой. Она расставляет посуду на журнальном столике в гостиной, а папа изображает отличное настроение. Он шутит с Обри насчет старика-священника, который будет женить их с Беном, потому что так захотела ее будущая свекровь.

– Не переживай, – говорит папа, – я умею оказывать первую помощь. А если он рухнет посреди церемонии и мне не удастся его оживить, я сам вас поженю. У меня есть разрешение.

Это правда. Прежде чем папа женился на маме, он был капитаном частной яхты. По просьбе владельца яхты, который собирался жениться в четвертый раз, он получил разрешение и провел для него официальную свадебную церемонию.

– Этого не случится, – говорит Обри.

– Ну а вдруг? Слушай, я справлюсь. «Возлюбленные братья и сестры, сегодня мы собрались здесь, чтобы соединить узами брака эту потрясающе красивую, во всех отношениях восхитительную женщину и этого совершенно недостойного ее мужчину…»

Обри шлепает его по руке.

– Ты дерешься как девчонка, – говорит папа. – Хлоя, научи сестру драться!

Хлоя улыбается уголком рта.

Она спустилась к завтраку. Скорее всего, потому, что мама отказывается носить еду к ней в комнату и никому не разрешает этого делать, так что Хлое просто пришлось выбраться из постели.

– Обожаю эти блинчики, – говорит Обри. – Только не обижайтесь, я, конечно, всех вас очень люблю, но с тех пор как я живу одна, мне больше всего не хватает маминых вкусностей.

Мама заливается румянцем.

– Если хочешь, возьми себе лимонов, – предлагает она. – В этом году их так много, наше дерево прямо расстаралось. – С этими словами она оборачивается к папе, словно напоминая ему об их совместной жизни, обо всем, что они вместе пережили, о связывающих их узах брака.

Но папа сидит с каменным лицом и никак не реагирует.

Обри ничего не замечает.

– Было бы замечательно! И еще дай мне, пожалуйста, рецепт этих блинчиков. Бену они точно понравятся.

Удивительно, что после всего происшедшего Обри кажется точно такой же, какой и была. Подобно путешественнику во времени, который очутился в мире, пережившем Армагеддон, Обри знает о том, что случилось, но в то же время словно не помнит об этом: она сама ничуть не изменилась и потому не обращает внимания на то, что все вокруг превратились в странных новых существ, в инопланетян на грани гибели.

И как ни странно, эта ее слепота, эта обыденность словно притягивают все вокруг, словно возвращают все и всех к обычной, нормальной жизни. Обри без умолку болтает о своей свадьбе, о цветах и приглашениях, а мама, папа и Хлоя отчаянно, с невиданным прежде пылом цепляются за этот разговор. Они так охотно обсуждают свадьбу Обри, что я понимаю: они рады подумать о чем-то еще, о чем угодно, кроме пародии на жизнь, окружающей их вот уже двадцать шесть дней.

Я почти уверена, что Обри понимает гораздо больше, чем кажется, что ее беспечность сильно преувеличена. Никто не знает о том, что сразу после аварии они с Беном хотели отложить свадьбу. Им казалось, что никто не сможет радоваться жизни так скоро после страшной катастрофы. От мысли о том, что свадьбу придется перенести, Обри ужасно расстроилась. Она поговорила с будущей свекровью, та поговорила со священником, но все же окончательно убедить Обри в том, что свадьба должна состояться, удалось только Карен.

В тот день, когда папу и Хлою перевели в больницу в округе Ориндж, Обри получила посылку. На карточке было написано: «Ты станешь самой прекрасной невестой, лучом света посреди непроглядной тьмы. К сожалению, мы не сможем присутствовать на церемонии. С огромной любовью, тетя Карен, дядя Боб и Натали».

В голубой коробочке от «Тиффани» лежали великолепные серьги-подвески с жемчугом и бриллиантами, точь-в-точь как те, над которыми мама с тетей Карен квохтали в свадебном салоне накануне нашего отъезда в горы. Обри закрыла коробочку и долго держала ее в руках, а затем убрала серьги и записку в верхний ящик комода, позвонила маме и сказала, что нашла серьги, идеально подходящие к ее платью. И мама постаралась вдохнуть в свой голос чуточку радости и стала расспрашивать про серьги. И Обри постаралась рассказать ей о них самым счастливым и беззаботным тоном.

С тех пор никто больше не заговаривал о том, чтобы отложить свадьбу, а Обри вела себя преувеличенно весело всякий раз, когда оказывалась рядом с родителями и Хлоей. Она решила стать для нашей семьи тем самым «лучом света», хотя чаще всего у нее на душе было совсем не радостно.

– Мы с Беном никак не можем составить список песен для вечеринки, – говорит она сейчас. – Мы с ним ничего не понимаем в музыке. Я уверена, что гости с ума сойдут от тоски.