В одно мгновение - [28]

– Успокоительное! – рявкает Бёрнс подоспевшему врачу.

Глаза у мамы широко распахнуты, она яростно отбивается. Врач достает шприц и втыкает иглу маме в бедро, прежде чем она успевает его отпихнуть. Она почти сразу тяжело оседает у него на руках. Ее переносят в машину скорой помощи, ремнями пристегивают к носилкам и увозят в больницу.

Я испытываю облегчение. Мама не спала больше полутора суток.

23

Я отправляюсь в больницу Биг-Бэра проведать Мо.

Онемение. Врач все повторяет и повторяет это слово: «Будет покалывать, в ближайшие несколько дней вы, возможно, не будете чувствовать…»

Как бы мне хотелось, чтобы эти слова относились только к пальцам на руках и ногах у Мо. Но Мо онемела вся целиком – и изнутри и снаружи. Она кивает в ответ на вопросы врача и выполняет его простые команды, но не говорит ни слова. Зрачки у нее размером с булавочную головку. Пока врач ощупывает и простукивает все ее тело в поисках повреждений, она, словно тряпичная кукла, буквально висит у него на руках. Медсестра предлагает валиум, но врач качает головой. Может, позже, если понадобится. Врач хочет, чтобы она не принимала никаких препаратов, пока ее тело полностью не согреется.

Травмы Мо ограничиваются повреждениями от мороза. Температура тела упала на несколько градусов ниже нормы, губы распухли и растрескались, уши покрыты волдырями, на обмороженные ступни и ладони наложены шины и повязки. Видя, что она сидит в тепле и безопасности, завернутая в подогреваемое одеяло, я любуюсь ее красотой и испытываю невероятное облегчение при мысли о том, что теперь о ней позаботятся.

В палату врывается миссис Камински. Мо медленно поднимает на нее глаза.

– Мамочка, – бормочет она, и в этот же миг всю ее пробирает страшная дрожь: она начинается с губ и почти сразу охватывает все тело.

Миссис Камински обнимает ее, крепко держит, стараясь утешить, целует Мо в лоб, снова и снова повторяет, что она здесь, что все будет в порядке.

– Тише, тише, доченька, – говорит миссис Камински и осторожно укладывает Мо на кровать.

Она подтыкает одеяло, со всех сторон укутывает свернувшуюся калачиком Мо и поет ей по-польски колыбельную, которую пела, когда мы с Мо были еще совсем маленькими. Через несколько минут Мо закрывает глаза, начинает дышать ровнее. Миссис Камински продолжает петь. Она придвигает стул к кровати, садится и все поет, поет, поет.

Час спустя Мо, не просыпаясь, меняет позу. Когда она всхлипывает и зовет меня по имени, я, не выдержав, ухожу.

24

Папа в операционной. Вокруг него собралось больше десятка врачей и медсестер в халатах и масках. Папина голова забинтована, во рту дыхательная трубка. Хирург, стоящий слева от операционного стола, возится с чем-то в районе папиной груди, хирург справа вскрывает ему живот чуть выше бедра. Правая нога в лонгете, кожа вокруг зияющего отверстия, которое проделала сломанная бедренная кость, очищена, но рана не закрыта. На ладони и ступни наложены шины и повязки – такие же, как у Мо.

Не нужно быть врачом, чтобы понять, что папа в ужасном состоянии. С тех пор как вертолет вывез его с места аварии, прошло уже четыре часа, но кажется, что хирурги едва начали работу. У них впереди долгая бессонная ночь.

25

Я решаю навестить Бёрнса, узнать о плане поисков на завтра, и с изумлением обнаруживаю себя в палате у дяди Боба, тети Карен и Натали. Бёрнс представляется, и дядя Боб, не вставая с кровати, жмет ему руку. – Как остальные? – спрашивает дядя Боб.

Тетя Карен лежит на кровати у окна, у нее на руках теплые компрессы, но шин нет, и я понимаю, что обморожение у нее не такое сильное, как у папы и Мо. Натали свернулась калачиком в раскладном кресле в углу палаты. Кожа у нее на пальцах потрескалась, но в остальном она цела и невредима. Обе спят. Левая нога дяди Боба обмотана неопреновой повязкой, под лодыжку подложен поролоновый валик.

Будь я хорошим человеком, я бы порадовалась, что они почти не пострадали, что их пальцы, ребра, легкие и ноги целы. Но сейчас я совсем не хороший человек. Я злой мертвый дух, чьи родные и лучшая подруга страдают и мучаются, и я до ужаса ненавижу этих троих за то, что они так легко отделались.

Бёрнс кратко описывает дяде Бобу, как обстоят дела у моих родных и у Мо. Дядя Боб бледнеет, услышав, что поиски приостановлены, а найти Оза, Хлою и Вэнса все еще не удалось. По интонации, с которой Бёрнс произносит Хлоино имя, я понимаю, что о ней он тревожится больше, чем об остальных. Может, у него самого есть дочь, а может, все дело в мамином рассказе – из всех троих Хлоя самая хрупкая, к тому же они с Вэнсом ушли в лес раньше остальных. У Бёрнса есть все основания для беспокойства. Хлоины дела очень плохи. Прямо сейчас она медленно замерзает у корней все того же дерева, а время все тянется и тянется, и я просто не могу на нее смотреть: каждый миг ее страданий словно вонзает нож мне прямо в сердце.

– Миссис Миллер только что привезли, – говорит Бёрнс.

– Энн здесь? – вскидывается дядя Боб. – В больнице? Она в порядке?

– Ей пришлось дать успокоительное, – говорит Бёрнс. – Ничего серьезного, но до утра врачи будут вводить ей мидазолам. Ей нужно отдохнуть. Поэтому я и пришел. Миссис Миллер спит, никто из ее родных не может поговорить с журналистами, и я надеялся, что вы сможете выступить от их имени. Чем больший интерес вызовет спасательная операция, тем большую поддержку мы сможем получить.