В Новом Свете - [149]

Конечно, если недуг обернётся невыносимой болью, я поползу к ним на животе и буду умолять избавить меня от страданий. Но не раньше того. В так называемую «превентивную медицину» уверовать не могу.

Как и следовало ожидать, «первым звоночком» дело не ограничилось. На восьмом десятке разные узлы моего организма начали требовать ремонта. Врачи, приходившие мне на помощь, показали себя отличными специалистами, отзывчивыми и внимательными людьми — жаловаться на них не могу. Но система, внутри которой им приходится трудиться, явила себя ещё более громоздкой, нелепой и жадной, чем это виделось со стороны. Ну не может — не должен! — не смеет! — флакончик с глазными каплями размером с напёрсток стоить в нормальной рыночной ситуации сто долларов — хоть вы меня режьте! И не может нормальное общество терпеть, чтобы в прилагаемых к нему инструкциях перечень побочных и нежелательных эффектов кончался утешительным обещанием: fatalities are гаге (смертельный исход случается редко).

NB: Гуманность американских политиков, готовящих медицинскую реформу, напоминает «гуманность» доктора Гийотена: «Всё равно ведь кому-то суждено погибнуть под гильотиной медицинских счетов, — говорят они. — Так уж пусть несчастные гибнут гигиенично, когда они ещё здоровы и у них есть последние деньги, чтобы отдать их лекарям и страховальщикам».

Туман грядущего

Готовя электронное издание «Метаполитики», в какой-то момент я задумался: как оценивать тот факт, что у меня не возникло потребности изменить хотя бы фразу, абзац, формулу, вывод в книге, написанной тридцать пять лет назад? Не означает ли это, что моё сознание застыло на той точке и практически не развивалось в течение нескольких десятилетий? Каким образом промчавшаяся бурная эпоха оставила непоколебленным моё убеждение в том, что ход мировой истории определяется противоборством между выбором ведения и выбором неведения в душе каждого человека? И уж коли ты сравнил в одной из своих книг философа-историка с вахтенным на носу корабля, какие бури, воронки, цунами ты сам можешь предсказать грохочущему вокруг тебя миру?

Судьба трёх стран, трёх народов волнует меня сильнее других: Россия, Америка, Израиль. И что же может ожидать их в ближайшем будущем?

Об ИЗРАИЛЕ я знаю не так уж много, хотя жадно ловлю все новости оттуда, радуюсь всем победам израильтян, огорчаюсь по поводу промахов и поражений, ненавижу их врагов, спорю с политическими противниками, требующими от них заключить мир с людьми, имеющими их уничтожение своей единственной целью. Самым тревожным симптомом в Израиле мне видится всплывающая на поверхность национального сознания гипертрофия сострадания. Именно она питает опаснейшее движение «Мир сегодня». В условиях тяжелейшего военного конфликта, чтобы выкупить попавшего в плен капрала Гил ада Шалита, страна готова была выпустить из тюрем сотни палестинских террористов. Сколько израильтян успеют убить выпущенные, прежде чем вернутся обратно за решётку, в расчёт не принимается. Перед лицом многотысячных толп, марширующих по улицам и скандирующих имя пленника, какой политик решится проявить твёрдость и сказать нет безумному обмену?

Другая опасность: глубокий и устойчивый раскол политических сил между лейбористами и Ликудом, то есть, в моей терминологии, между уравнителями и состязателями. Выше, в главе пятнадцатой, я подробно описал универсальность этого раскола для всех демократических стран. Но, учитывая традиционную страстность евреев в отстаивании абстрактных идей, мы должны признать опасность внутреннего конфликта в государстве более серьёзной, чем все внешние угрозы.

Конечно, я принимаю близко к сердцу каждый новый теракт в Израиле, каждую перестрелку на границе. Увидев однажды ликование молодёжи на улицах палестинского городка после взрыва очередного автобуса в Иерусалиме, в бессильной ярости написал израильским друзьям: неужели не найдётся головастого еврея, который изобрёл бы газ, вызывающий рвоту и понос, чтобы все эти весельчаки через десять минут валялись на мостовой, заблёванные и обосранные? Но, поостыв, каждый раз напоминаю себе: ненависть арабско-мусульманского мира сегодня — главнейший обруч, удерживающий целостность израильского государства. Если хамасовцы и джихадисты поумнеют и для вида признают право Израиля на существование, это настолько усилит позиции либералов и «миротворцев» внутри страны, что угроза политического раскола приблизится к взрывоопасной отметке.

О РОССИИ я знаю намного больше, до сих пор связан с нею многими кровонесущими — и кровоточащими — жилами. Несовершенство молодой российской демократии не кажется мне серьёзной угрозой. Переходный период, включающий однопартийное правление, не может быть короче, чем он был, скажем, в Испании, в Чили, в Японии, а в Турции и Мексике он тянется и до сих пор. Что гнетёт и пугает — явные приметы морального упадка россиян. В письмах друзей из Москвы и Петербурга часто звучат ноты отчаяния.

«Творимые здесь мерзости неописуемы. Мать выбрасывает в мусорный бак новорожденного младенца, внук заказывает убийство бабушки, чтобы вселиться в её квартиру, врач-анестезиолог говорит больному перед операцией: “Хочешь проснуться — плати тысячу долларов”. И это не единичные случаи, а массовые явления. Беспризорных детей сейчас больше, чем после Гражданской войны... А кризис, разгар которого ещё впереди, только усугубляет всё это...