В Новом Свете - [147]
Всё же один подарок, доставшийся мне незадолго до юбилея, принёс настоящую радость. Российское переиздание моей «Метаполитики» было осуществлено «Лениздатом» в бедном 1991 году на такой плохой бумаге, что пожелтевшие странички устраивали осенний листопад при каждом прочтении. Книга давно уже исчезла из магазинов, а читательнице Галине Звягиной, с которой у меня завязалась дружеская переписка, очень хотелось иметь её. Откликаясь на её просьбу, я послал ей свой предпоследний экземпляр, перевязав его резинками.
Героическая читательница — редактор по профессии — в течение месяца вырезала из своего напряжённого графика необходимые часы и сканировала рассыпавшиеся страницы, посылая мне главу за главой на вычитку. В конце концов у нас получился полный электронный текст, который Алексей Митаев вскоре разместил в «Библиотеке Мошкова».
NB: Чем больше недостатков продемонстрирует в длинной совместной жизни один из супругов, тем легче другому будет считать себя ангелом долготерпения.
Первый звоночек
В том же году, в октябре, случилась история, о которой почему-то хочется рассказать в третьем лице.
Деревья в эту осень желтели как-то неохотно. И так же неохотно заспанные школьники залезали в свои жёлтые автобусы, и его автомобиль послушно ждал, пока двери закроются, красные запретные огни погаснут и автобус двинется дальше.
Он приехал на своё любимое озеро, когда ещё не было девяти. Пусто, пасмурно, безветренно. Довольно холодно. Конечно, ни души. Расставил складное кресло, наживил крючки, забросил удочки. За его спиной располагался просторный огороженный луг, на котором паслась семья: рыжий бык с мохнатой чёлкой, чёрно-белая корова и их чёрный-чёрный бычок. Почему-то бычок ласкался больше к папе, чем к маме. Картина напоминала голландские залы Эрмитажа — Поттер, Рейсдаль, Гоббема. Перед рыбаком расстилался пейзаж из французских залов: Коро, Добиньи, Курбе. Причём повторённые в зеркальной воде.
Клёв, как это часто бывает в октябре, был вялый, только рыбья мелочь дразнила, едва шевеля поплавок. Он пошёл по берегу поискать счастья в других заветных бухточках. Заброшенная леса вилась кольцами, натягиваться не желала.
Вдруг он почувствовал лёгкое головокружение. Подумал, что если уж падать, то надо постараться не в воду.
Головокружение не проходило. Он решил вернуться к исходному месту, которое называл «Мыс Доброй Надежды». До него было метров тридцать, и в конце — короткий склон, довольно пологий.
На этом склоне его и подкосило.
Он с удивлением понял, что ноги перестали слушаться его.
Его несло по склону — вниз.
В последний момент он догадался упасть.
Он лежал у самой кромки воды, на спине, и смотрел на небо.
Как человек образованный и начитанный, он не мог не вспомнить небо Аустерлица. «Старик и море» он отбросил — явно не подходило по масштабу улова.
Страха не было. Скорее — удивление. И мысль: «Это рыбья месть за все мученья».
Кое-как поднялся на ватные ноги. Попытался собрать снасти, но таинственный недуг ясно показал: «Сейчас уроню снова». Кое-как добрёл до машины, залез внутрь, затих. Ехать домой самому? Очень легко можно слететь с откоса. «Вот для чего нужен был бы мобильный телефон», — подумал он. И ещё: «Интересно, когда меня начнут искать?»
Дальше следует поворот сюжета совершенно сказочный.
К пустынному берегу, на который и в летний сезон редко приезжают машины, тихо подкатывает крепкий коренастый пикап. Водитель не выходит, но рыбак видит, что он опускает окно, закуривает. Он явно приехал сюда с единственной целью: урвать у жизни несколько минут чистого созерцания. Или — сам того не ведая — был послан неведомой силой, которая — по неизвестным причинам — готова приходить на выручку старым рыбакам, терпящим бедствие.
Рыбак добрёл до пикапа и, держась за дверцу, рассказал, что произошло. Водитель оказался парамедиком на пенсии, в седых усах и с кардиостимулятором в сердце. Он помог рыбаку собрать снасти, погрузить их в машину и дал мобильный телефон. Рыбак позвонил друзьям-соседям, которые примчались через десять минут. Муж повёл машину рыбака, жена ехала сзади, и вскоре они уже были дома.
Конечно, Марина и дочери были испуганы не на шутку. Звонили встревоженные друзья, предлагали советы, давали телефоны знакомых и очень хороших врачей. Слабость и головокружение продолжались дня два, потом прошли сами собой. У меня даже возникло впечатление, что причиной явилось электрическое поле вокруг линии высоковольтных проводов, под которыми я стоял: года за два до этого, на том же самом месте, я неожиданно упал со стула. Но близкие продолжали упрашивать меня пойти к врачу и подвергнуться полному обследованию. Ведь теперь у вас с Мариной есть страховка по старости — она всё покроет! Устав отбиваться от этих уговоров устно, я сел к компьютеру и сочинил такую «объяснительную записку»:
Дорогие мои! Не раз уже я чувствовал, что вызываю ваше раздражение своим упорным отказом обращаться к американским врачам. В таком поведении легко увидеть черты высокомерия, легкомыслия, лени и даже мракобесия. Видимо, я должен объяснить своё поведение, если хочу сохранить ваше доброе ко мне расположение.
Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.
Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.
Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.
Писатель-эмигрант Игорь Ефремов предлагает свою версию убийства президента Кеннеди.
Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.
В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
А на смену цинизму не приходит больше уже ничего. Ибо в нем выражает себя последнее, окончательное, безнадежное растление.От него же да избавит Господь нас обоих: тебя, читающего, и меня, пишущего.
Статья из сборника "АЛЬФА И ОМЕГА" № 1, 1994г. (стр.25-38)
Бродский считал, что Игорь Ефимов "продолжает великую традицию русских писателей-философов, ведущую свое начало от Герцена". И вот теперь, опубликовав дюжину романов и полдюжины философских книг, Ефимов написал свой вариант "Былого и дум". Из первого тома его воспоминаний — "В Старом Свете" — читатель узнает, что его жизнь в Россиипроходила под лозунгом "не верь, не бойся, не проси" задолго до того, как этот лозунг был отчеканен Солженицыным. Уже в школьные годы он не верил газетной и радиопропаганде — только Пушкину, Лермонтову, Толстому.