В наших переулках - [52]
И вот мы остаемся с мамой в узком семейном кругу волковских родственников — Александры Макаровны, Дмитрия Ивановича и гороховецкого их внука десятилетнего Коли, живущего у бабушки летом. Аня и Володя с ребенком, прихватив к себе в гости Катю, отбывают в свое Мугреево. Впрочем, оттуда время от времени Володя прилетает в деревню кружным путем на своем мотоцикле. Володя — заметная фигура в местном масштабе: в свои двадцать с небольшим лет он — председатель Мугреевского сельсовета. Аня — учительница там же. Все дети Александры Макаровны получили среднее образование, грамотны. Но мне легче со стариками. Молодые мои родственники насторожены и отчуждены от нас. Одна Нина была явно рада нашему приезду, она помнит нас с детства, она чтит, по завету матери, нашего покойного отца. А младшие, кажется, разочарованы и моими подарками. Я заметила легкую презрительную усмешку Кати, рассматривавшей вместе с сестрой трикотажное платьице, купленное мною для нее в магазине «Синтетика». Не понравилось. И то, что я хожу в деревне в простом открытом ситцевом платье, тоже не нравится: не нарядно, не по-столичному? А, может, напротив, и ей надо было привезти простое и ситцевое? Кто их здесь поймет?
Я заметила в тот приезд нечто похожее между отношениями деревенских жителей к нам, столичным гостям, с отношением нас, российских жителей, даже и столичных, к заграничным гостям. Подарки принимаем с удовольствием, но знаем их незначительную для них, одаривающих, цену. Чуть-чуть им невольно завидуем — богатству, комфорту, свободе передвижения, но и чуть-чуть в глубине души презираем за незнание почем фунт лиха нашего, российского лиха. Стараемся перед ними выглядеть богаче и счастливее, чем есть, и прекрасно знаем тщетность наших стараний. Наше прославленное гостеприимство — что же иное, как не такое старание?
В одном из вечерних разговоров на завалинке примчавшийся на мотоцикле Володя, к слову, сказал: «Москва ведь высасывает из нас все соки. Мы все, вся страна, работаем на Москву». Ого, я такого еще не слышала! Я и не подозревала силы антагонизма между провинцией и столицей. Он проступил не только в самих словах, но и в искривившихся обидой губах Володи. «Ты так думаешь?» — спросила я, а про себя усмехнулась: «Да что с вас высосешь? Посмотри на свои поля, заросшие сорняками!»
В Волкове — новшество: возле избы построена деревянная будочка-уборная. Раньше ходили буквально «на двор», где стояла скотина. Вокруг будочки — высоченная густая крапива. Я как-то невзначай да и скажи при Дмитрии Ивановиче: «Ну и крапива у вас вымахала!» Наутро смотрю: выкошена крапива. Раньше она считалась первым признаком бесхозяйственности и упадка. Вот он, почти слепой, и устыдился. А у меня и в мыслях ничего такого не было.
Иду как-то из леса мимо бань, а за ними в овсяном поле — телята, штук шесть-семь пробрались через поломанное прясло и пасутся в свое удовольствие. Я бегом к Сане: «Что же это делается, надо скорее выгнать». А она так спокойно на меня посмотрела, помолчала и обронила: «Так ведь колхозные — и поля, и телята». Вот те раз! Я-то хорошо еще помнила твердую деревенскую науку: не дай Бог скотину в поле упустить.
Внук Сани, сидя за столом, говорит строго: «Баб, а баб, ты смотри, не трогай моих грибов. Помнишь, мы вместе собирали? Так свои я домой отвезу». Я вмешиваюсь в разговор: «Как же это нехорошо получается: собирали вместе, обедаете вот вместе, а грибы — не трогай», но Саня перебивает меня: «Правильно, миленький, правильно. Все в свой дом неси, все — в дом». Наши представления о воспитании явно расходятся.
А едят в Волкове, как я погляжу, все-таки плохо, хотя Саня старается и почти каждый день печет пироги. Но разве это те, бабушек наших, пироги? И где знаменитые здешние кокуры? «Санечка, а чего ты кокур не испечешь?» — спрашиваю я. «Кокур? Да я что-то забыла про них и не вспомню, как их стряпали». Она многого не помнит из того, что традиционно пеклось и варилось в Ландехе. Утрачена старая ландехская культура быта. Корова у Сани своя, но молока взрослые не пьют: все уходит на масло и сметану, чтобы было с чем есть кашу и забеливать похлебку. Мяса — никакого. Еда однообразна, груба и несытна. Так мне кажется с моими столичными привычками.
