В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [83]

Наличие катера и присутствие Нимы делали условия полевой работы значительно более комфортными. На берегу ставили палатки, готовили еду на костре. Но в холодные, дождливые или снежные ночи можно было переночевать и на катере. После первого рекогносцировочного маршрута решали, будем ли работать здесь детально, несколько дней – неделю или уедем на другие, уже ориентировочно намеченные места. Возвращение из первого маршрута Нима всегда ожидал с нетерпением. Если стоянка продлевалась, он запивал, но с ним заранее был уговор: за сутки до ухода он должен привести себя в порядок, т. е. не пить и к отплытию быть совершенно трезвым… Этот уговор ни разу не был им нарушен. Он работал с нами 2 полевых сезона. Прощание с ним было трогательным. Он сказал, что давно уже не жил так хорошо, как с нами на «Ударнике».

В 1965 г. Леонид Федорович Куницын, бывший тогда заместителем директора Института, пригласил меня поучаствовать в работе Сытоминского физико-географического отряда. Деревня Сытомино расположена на правом берегу широтного отрезка Оби, между Ханты-Мансийском и Уренгоем. Там уже побывала раньше Лилия Константиновна Малик, которая оценила этот участок как очень интересный. Мы просмотрели аэрофотоснимки, которые показали большое ландшафтное сходство условий Сытомино и Уренгоя, расположенного поблизости. Это послужило официальным основанием для комплексных полевых работ. В отряде, кроме его начальника Л. Ф. Куницына, были Лидия Ивановна Мухина, Борис Александрович Корнилов и Л. К. Малик. Состав отряда – впечатляющий по профессионализму.

По протокам Северной Сосьвы. Н. А. Караваева (слева), Е. И. Лапшина и Д. А. Тимофеев.

Был проложен профиль длиной 2,5 км от поймы Оби к окраине мощного торфяного болота. Проведено нивелирование, поставлены вешки. Профиль позволял изучить торфяники небольшой площади на первой и второй надпойменных террасах и краевую часть обширного верхового торфяного массива. Их разделяли повышенные суходолы с грунтовыми водами, лежащими на разной глубине, в разной степени влияющие на усиление гидроморфизма ландшафтов или пока не оказывающие такого влияния. У края торфяного массива располагалось живописное озеро, окруженное низкорослыми редкими соснами, созданное стоком с этого верхового торфяника («соснового ряма»). Таким образом, профиль предоставлял возможность изучить ряды заболачивания ландшафтов, стадии развития торфяных залежей, скорость их роста и заболачивания лесной территории.

Слева направо: Н. А. Караваева, Л. К. Малик и Л. И. Мухина.

У озера все разбрелись, осматривая это необычное место. Я решила обойти озеро вокруг, со щупом, чтобы получить представление о характере торфяных залежей, их проходимости, водонасыщенности и др. И тут меня подстерегала серьезная опасность. Вблизи краевой части ряма одна моя нога вдруг глубоко провалилась в торф, выдавилась вода, и заколебалась вся поверхность торфа вокруг, постепенно погружаясь в воду. Я поняла, что наступила на сплавину и знала, что они образуются в самой глубокой части водоема. Я пыталась цепляться за осоки и пушицу, по которым только что прошла, но безуспешно – они выдергивались, а каждое приложенное усилие все глубже погружало меня в воду. Вода была уже по пояс. Я решила, что поплыву, но сплавинный торф очень плотно обмотал меня, полевую сумку, резиновые сапоги и лишал возможности сделать нужные свободные движения. Вода была холодная, 5–8 °С. Вдруг я увидела на довольно большом расстоянии Л. Ф. Куницына, он тоже обходил озеро. Я крикнула ему, что нужна его помощь, обязательно идти только по моей тропе, не доходя до сплавины. Он все понял, быстро оказался рядом, сначала протянул мне лопату, чтобы я приблизилась к «твердому берегу», а потом, взяв обе мои руки, вытянул меня. Леонида Федоровича я считаю своим Спасителем. Сильно сомневаюсь, что мне удалось бы выбраться самостоятельно. Все случившееся наглядно показало интересный механизм расширения болот, о котором я знала только из научной и художественной литературы. Озеро заполнило исходное, уже частично заторфованное понижение рельефа водой, стекающей из верхового болотного массива. Озерная вода «мешала» дальнейшему продвижению торфяника. В таких условиях проявляется механизм образования торфяных сплавин на поверхности замкнутых водоемов (для них употребляют и другие термины – зыбун, трясина, – но они более широкие по смыслу, поэтому менее определенные). На сплавинах торфяная залежь растет сверху вниз, а не снизу вверх, как на суходолах. Отдельные, плохо разложенные фрагменты ее нижней части отрываются и падают вниз, поднимая уровень дна озера. Если какие-либо внешние причины не мешают развитию этих процессов, то со временем сплавинный торф смыкается с донным и уплотняется. Формируется обычная «твердая» залежь и обычное болото, в таежных зонах, как правило, верховое. Поэтому возможно, что это чудесное озеро со временем целиком закроется сплавиной и, в конце концов, станет частью обширного верхового массива, но с весьма специфичной стратиграфией торфяной залежи. Только в ней и будет «записан» озерный этап существования этого участка. Весь наш отряд «загрустил» о бренности существования озера. Было одно «утешение», – сплавины растут очень медленно, и эта волшебная сказка, созданная природой, будет существовать долго, – сотни, а может быть, первые тысячи лет.