В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле - [202]

Тем не менее, А. А. Насимович находил время и для основной работы. Помимо работы над упомянутой серией Андрей Александрович совместно с О. Н. Шубниковой готовил рукопись о промысловых млекопитающих и птицах СССР, принимал участие в экспедиции по Байкалу (1966 г.) и очень много сил отдавал работе по проблемам заповедников и по заповедной теме в целом. Результатом было множество публикаций по этой тематике, в том числе и монографического характера.

Раз уж зашла речь о заповедном деле, совершенно необходимо сказать следующее. В сложное для заповедного дела время (50–60-е годы прошлого века), когда царивший в стране тоталитарный режим привел к ликвидации значительной части заповедников и разрушению заповедной системы страны в целом, немногие отваживались встать на защиту заповедников. Среди них был и Андрей Александрович Насимович. Вместе с А. Н. Формозовым, Ю. А. Исаковым, С. В. Кириковым и другими видными учеными он не побоялся опубликовать в газете «Известия» и журнале «Охота и охотничье хозяйство» (1957, 1968) статью со все говорящим названием: «В защиту заповедников».

Еще А. А. Насимович умудрялся подготавливать для реферативных журналов огромное число – многие тысячи рефератов! И его рефераты отличались исключительной содержательностью, четким слогом и вместе с тем лаконичностью.

Те, кому посчастливилось отдавать свои рукописи Андрею Александровичу на редактирование, не переставали удивляться его удивительной манере работы с рукописью. Он не позволял себе, как это делали все редакторы, просто править рукопись ручкой или карандашом по тексту и на полях. Он предварительно отпечатывал поправки, причем, не только фразы, но и отдельные слова, на машинке, нарезал их на полоски или маленькие кусочки (если это были отдельные слова) и затем старательно, буквально с филигранной точностью вклеивал все это в текст, предварительно «раскроив» его на отдельные лоскуты. И эта его манера редактирования была уникальна. Нужно ли говорить скольких трудов это ему стоило? Это был фирменный редакторский стиль Андрея Александровича (особенно любимый машинистками). Тогда еще не было компьютеров, но я убежден, что даже появись они в те времена, своему «фирменному стилю» он бы все равно не изменил.

Любопытно, что в устном обсуждении редактируемого материала, Андрей Александрович был немногословен. Только краткие замечания и только по делу.

Надо сказать, что Андрей Александрович вообще не отличался излишней разговорчивостью, о себе рассказывал очень сдержанно, порой даже скупо, но всегда конкретно. Вместе с тем, он с удовольствием принимал участие в беседах, не избегая в разговоре обсуждения скользких или неудобных тем, и никогда не уходил от ответов даже на очень щекотливые вопросы. Я не припомню случая, чтобы Андрей Александрович покривил душой или слукавил. Он всегда был честен и корректен. Мне ни разу не приходилось слышать от него нелестных слов даже о тех людях, к которым он не испытывал симпатии. Неудивительно, что все, абсолютно все без исключения ученые, с которыми мне доводилось беседовать в самых разных уголках страны, отзывались об Андрее Александровиче неизменно тепло и с любовью. Да иначе и быть не могло! Это был очень светлый, по-настоящему интеллигентный человек. Вообще, у меня сложилось твердое убеждение, что у него совсем не было врагов. Да я и не могу себе представить, что таковые могли бы быть в принципе.

Работать с Андреем Александровичем, а тем более под его опекой и руководством, было удовольствием. Он никогда не препятствовал инициативе, не перепроверял полученные, особенно в поле, данные, а если что-то и поправлял, то всегда ненавязчиво и деликатно. Доверие его было абсолютным. И одно только это не позволяло где-то чуть слукавить или схитрить, что в реальной служебной, да и не только, жизни бывает, увы, не так уж и редко, особенно когда находишься в тисках обстоятельств. Работая над кандидатской диссертацией, руководителем которой он был, я все это ощущал постоянно. И еще он беспрепятственно позволял пользоваться своей обширной библиотекой. Я не знаю, сколько было в ней книг, причем, далеко не только научных (располагались они на разных полках-стеллажах), но наверняка многие и многие сотни. И там были очень редкие, эксклюзивные экземпляры. Но любую из них он легко давал мне на дом, не ограничивая в сроках. Уникальная доброта и доверие.

Андрей Александрович был настолько одержим работой, что даже в отпусках он что-нибудь да писал. После одного из них он привез очень интересную и информативную рукопись книги о слонах, которая так и называлась «Африканский слон». Позднее она была издана и сразу стала бестселлером. После другого – пару статей о заповедниках и т. д. И лишь один раз после возвращения из очередного отпуска он как-то смущенно и даже стыдливо признался, что в этот раз «не написал ничего путного», зато в третий раз перечитал «Войну и мир».

Природа исключительно щедро одарила Андрея Александровича. Люди, близко знакомые с ним, прекрасно знали, как блестяще играл он в шахматы (помнится, как-то в поезде, когда мы ехали с ним на конференцию в Киров, я проиграл ему подряд три партии, каждая из которых длилась не больше 10 минут). Но мало кто знал, что Андрей Александрович отлично ориентировался в мировой художественной литературе, был знатоком и тонким ценителем классической музыки, хорошо разбирался в живописи. Это был всесторонне образованный и эрудированный человек.