В начале всех миров - [14]

Уймись хоть на мгновенье, ну!

Не жги нутро сухое жалом.

Смеешься гадко над людьми,

А ведь они твои же дети…

А я хотел вот о любви,

Да, видно, нет ее на свете.

Зачем

Скажите мне, мой друг, зачем,

Пространство полня вязким звуком,

Солирует виолончель

Скребницею простого уха.

Зачем, зачем седой старик,

По струнам шаря шустрой пястью,

Людей собравшихся томит

И в сон ввергает их отчасти?

Зачем – зажат в сухую горсть —

Смычок снует виолончельный?

Ведь каждый здесь – случайный гость

Унылой трапезы вечерней.

Колки подвернуты зачем?

К чему настройки гул утробный?

Не селит дух беднягу-чернь

Среди среды высокопробной.

Тут, правда, есть еще рояль…

Бык племенной консерваторий,

Играет втору он, а жаль,

Хоть посолировал бы, что ли!

Как, черт, раздольна и звонка

Рояльных звуков гулких россыпь!

В ней отсвет конского зрачка,

Грозы июньской молний отсвет.

Ему б объять тут все, но нет!

Лоснится бок его напрасно.

Ты, парень, аккомпанемент

Виолончели – девки страстной.

Сгибаясь, тихо семенят

К дверям входным, да так и лучше.

Тут корм дают не в их коня,

Чего себя напрасно мучить?

Старик встает, и все встают,

Трезвонят сотовые трели,

Тут корм не в их коня дают.

Как вязок звук виолончели!

Коту Шувалова

Дай, Джип, на счастье, папке, что ль,

Переднюю шальную лапу,

Ох, мать твою, какую боль

Ты причинил невольным цапом!

Подлец, какой же ты подлец,

Гляди, подлец, вон кровь на коже,

Ведь ты, подлец, не знал подъезд,

Помойку, свалку, двор и кошек.

Существ, что лихо предадут,

Увидев сытого мейнкуна.

Их сблагосклонить что за труд?

Вот пережить измену трудно…

Любовь? Зачем коту она?

К чему терпеть мороки эти?

Кой год пуста его мошна,

А он все метит, метит, метит!

Достался ты за деньги, друг,

– Я помню в Ховрино квартиру —

Ты сразу прыгнул мне на грудь

И по плечам прошелся с миром.

О, как прекрасен, чтоб ты знал,

Шотландской шерсти вид и запах,

Когда ты тянешь после сна

Свои четыре ветви-лапы.

Как ты, лизал сухую шерсть

Котяра на ковчеге Ноя,

Был кто он? Абиссинец, перс,

Ангора… но как гнусно ноешь

Ты по утрам, когда не сыт,

Когда еще я сплю не крепко,

Встаю, ведь корма просит сын,

А сын бывает сыт так редко…

Потрись на счастье об меня

Живи, Джипяра, сколько сможешь.

Прости, сынок, когда, браня,

Я не ценю твою пригожесть.

Сидит в полоску красота,

Лениво шевеля ушами,

Храни, судьба, храни кота!

Ведь жизнь не дрянь, пока кот с нами.

Сизиф

Качу валун по склонам горным,

Бывает, двигаю, сопя,

Что это? Бесовская гордость

Или прозрение в себя?

Кем я покаран, кем отмечен,

В какой момент, в каких краях?

Хулил, грешил, не ставил свечи,

Или виной всему моя

гордыня дерзкая предбожья,

Что рвет в безумье удила,

Что в помышленьях столько может,

А в яви – пепел и зола.

Но я качу валун свой бурый,

Сводя насильем мышц бугры,

Вcе для того, чтоб взглядом хмурым,

Смотреть, как он летит с горы.

Бреду за ним тропинкой пыльной,

И я все знаю наперед.

Да, я обижен, но не сильно:

Ведь с камнем – Дело не умрет.

И где-то ведь Христос родился.

Он вроде Зевса помягчей.

Ему и я бы пригодился,

Но слышу я в ответ: «Ты чей?»

А чей я: свой, чужой, вселенной?

Я – царь, «Сизифом» наречен,

Я просто камень здоровенный

катаю… Он тяжелый, черт!

И никаких приспособлений,

И склон не гладок, не покат.

И на горе так мало тени,

И редко солнце в облаках.

«А ты что думал? Фунт изюму?

Ну, ты, Сизиф, – идеалист.

Чуть подкати еще, я сдуну

Валун твой, видишь, как он вниз

Летит, и быстро как. Вот так-то,

Видать, не понял ты сполна»

И я бреду на место старта

И глажу бок у валуна.

Катись, гранитный мой соратник!

Твой путь извечен как прибой,

Ты – рок, ты – рай, ты – ад, ты – праздник,

Что вечно я ношу с собой.

Пережитое

По кухне ползал таракан.

Путем коротких перебежек

Он пропитание алкал

Из крошек свежих и несвежих.

Над ним гремел бессильный мат,

Под мата гулкие раскаты

Он бегал… то ль не виноват,

А может… то ль не виновата.

Да, не был в гендерный реестр

Он вписан строчкой четкой пола,

Где особь любится, где ест,

В какой щели меж плиток пола?

Как одинок тот таракан

Среди собратьев рыжих множеств!

Ему б придумывать роман,

А ты все мать его тревожишь.

Зачем его стремишься ты

Расплющить в тлен китайским тапком

И в раже злобной простоты

Воскликнуть гордое: «Вот так-то!»

Ведь он для жизни интерьер

Избрал тот кухонный, неброский,

И не стремится, например,

В ту часть жилья, где в книгах Бродский.

Он брат твой, рыжий хлопотун,

Под нежно-строгим Будды взглядом,

Погладь его, сам сядь на стул

И посади с собою рядом.

Порасспроси, где жил, как рос?

Поговорите хоть немножко!

Но ты все ищешь дихлофос,

А он разыскивает крошки.

Эро

Когда Создатель остроумный, походя, —

Такой каприз, порой бывает у него —

Неверным светом запоздалой похоти

Вдруг озарит полуживое естество…

Вкус кислосладкий блюда местечкового

Возникнет явью на подсохшем языке,

И камешек соска так остро снова ты

Вдруг ощутишь меж пальцев на руке.

Совместный одр и дружба добродушная

И стона спертого совместный скудный пир,

Вам на двоих была та ссуда ссужена

Грядет возврат, торопится Банкир.

Ты отдал все, кошель твой пуст, как вакуум,

Но никогда ты не узнаешь, точно, нет!

Размер остатка в сумке ее лаковой

тех ссуженных Создателем монет.

А свет погас, растаял коркой наледи,

Ненужным всплеском в тихой дреме полусна.

Оставь, Создатель! Да. Смешно. А надо ли?