В начале всех миров - [13]

Только вот ведь беда – те же грабли, вилы,

Позывные навроде «родная? – милый!» —

Слишком цепкие стремена.

И ты скачешь галопом, мотая мили —

Потому что иначе не научили! —

Оставаясь ему верна.

Ныне.

Присно.

Во все времена.

«Безнадежно взрослеет племя моих самцов…»

Безнадежно взрослеет племя моих самцов:

Я гляжу, как Бетховен, Сахаров и Конфуций

Обрастают бытом и в офисах дружно трутся,

Но никто не горит идеями революций…

– Пареньки, что любили трогать мое лицо,

Мужиками в него смеются.

Каждый новым статусом будто бы даже горд,

А когда-то – летели в пекло, не зная брода,

С перспективой меня беречь и любить до гроба.

…Тициан и Пушкин ругаются на погоду

И мечтают однажды вырваться за бугор,

Наплодивши детей в разводах.

– Ничего не вышло, но разве я их виню,

Что себя с трудом поднимаю с утра с кровати?

Если мыслить здраво, то в целом расклад понятен:

Просто так «подфартило» – силы на них истратить,

Чтобы нынче из мазохизма писать фигню

И бояться, что слов не хватит.

Но пока еще существует моя Орда —

Потому я плачу им дань и делюсь на части,

Хоть призывный клич раздается уже нечасто…

– Очевидно, что Ганди весел, а Дарвин счастлив.

И, наверно, их не волнует, что я одна,

Словно преданный соучастник.

«Тишина вокруг порождает побочный шум…»

Тишина вокруг порождает побочный шум —

Он фонит извне, ночами не затихая:

Я так много бредовых мыслей в себе ношу,

Что пора уже отхаркиваться стихами.

Только то, что я постигаю с таким трудом,

Не облечь в слова – на прописях или устно…

– Просто Бог кладет меня бережно на ладонь,

А потом в кулак сжимает ее до хруста.

Ирония и жалость Лука Шувалов. г. Кострома

От автора:

Мне шестьдесят семь лет. Я урожденный москвич, родился в cеле Алексеевском, как раз на том месте, где сейчас расположен южный вход в метро ВДНХ.

Сейчас по ряду причин перебрался в прекрасный древний русский город Кострому, живу спокойной областной жизнью, состою в местных лит. объединениях, от случая к случаю впитывая культурную жизнь Костромы и Ярославля.

По профессии – инженер, много лет проработал в авиационной, газовой промышленности, станкостроении, где работаю, кстати, и сейчас.

Стихи начал писать довольно давно, но от случая к случаю. А в начале 2014 года зарегистрировался на одном из сайтов и начал публиковать один за одним рифмованные и прозаические тексты, чем занимаюсь и сейчас.

«Лука Шувалов» – это мой литературный псевдоним, история его сложна, она описана в романе «Иродион», выложенном на «проза. ру», там же можно узнать и мои настоящие имя и фамилию.

Литературные вкусы мои формировались в шестидесятые-восьмидесятые годы прошлого века великой русской цепочкой: от Пушкина, Гоголя через Толстого и Достоевского к Маяковскому, Булгакову, а от них к Трифонову и Окуджаве, и далее – к Сорокину и Улицкой.

А дальше – стихи, которые я постарался насытить по совету уже с утра «слегка выпившего» Билла Хортона из хемингуэевской «Фиесты» самой, по моему мнению, главной литературной субстанцией: иронией и жалостью.

© Шувалов Лука, 2016

Фэнтази на тему моего псевдонима

Лоза на море вид не портит,

Сырой веранды пол дощат.

Лука Шувалия из Поти

Смакует кофе натощак.

Неярки дней его охвостья,

Была страна, была жена,

В Рустави сын, а дочка в Хосте.

За русским замужем она.

Базарный крик портовых чаек

Привычен и не режет слух,

Ничто под кофе не печалит

Луку, быть может, пара мух,

Порой жужжащих деловито,

Электробритвой «Агидель»,

Была же ведь электробритва!

И он ей брился через день.

Он вспоминает, как светило

Над Поти солнце, из Москвы

Встречались женщины, щетина

Их не пугала – дармовых

Подарков Потийского лета,

Что одаренья сами ждут.

А было ль все хмельное это?

Над Поти осень, листья жгут.

В душе Луки все вне сезонов:

Спокойный космос доброты,

Заряд его заложен, взорван,

И грунт взметнувшийся остыл.

Как протяженна в Поти осень,

С зимой тоскливой – года треть.

Лука пьет кофе, он же Овен,

А Овнам долго не стареть.

Сиреневый Киев

Ох, подкузьмили мне хохлы…

Да ладно, ладно – украинцы!

Мне написать бы о любви,

О ночи, где щебечут птицы.

Но птицы ночью не поют?

В орнитологии – не дока.

Вороны точно не дают

Заснуть порой хоть ненадолго.

А тут Майдан, Донбасс и Крым,

С любовью нами поглощенный,

И снайперы стреляют с крыш

В народ крещеный, некрещеный.

…Я помню, помню тот ботсад,

Тот дочернобыльский, с сиренью,

Его к Днепру ленивый спад.

Да, это было в воскресенье…

На теплом дерне пили мы,

И вниз лилась сирени лава.

Как беззаботны и хмельны

Мы были, и стояла справа

С вонзенным в небеса мечом

Угрюмая стальная нэнько,

И байки были ни о чем,

И Днепр серый тек близэнько.

Сплошной волной сирень лилась,

И рвали глаз ее оттенки.

И власть. Умела нежно красть,

И руки не чесались к стенке

Ее поставить и спустить

Курок старинного нагана.

И сладко было нам так пить,

Купаясь в радости обмана!

Мы не пропили ту страну,

Она сама собой пропилась.

Растаяла, как снег в весну,

Что вдруг с циклоном накатилась.

Мы не пропили город тот

С его сиреневою пеной.

Он съеден был как хрусткий торт —

Расхожий символ яви бренной.

Опять, верчусь-кручусь как болт

С неумно сорванной резьбою,

Хотел же о любви, а вот…

Но что же делать мне с собою?

Жизнь, пощади, не лезь вовнутрь

Ковшом погнутым, пыльным, ржавым,