В Москве полночь - [12]

При свете дня было заметно, что майор совсем молод — лет двадцать пять, не больше. Старили его только дикие усы да землистая от давнего недосыпа кожа под глазами. Солнце светило из-за холмов, и Алиев напряженно туда поглядывал, прикрывая лицо козырьком ладони.

Сюда бы туристом приехать, думал Седлецкий, вглядываясь в широкую всхолмленную долину, ограниченную у горизонта цепями гор. Неподалеку от дороги начинался пологий склон в балку, из которой торчали макушки берез, за балкой тянулся ярко-зеленый клин молодой кукурузы, потом поднимался холм, похожий на спящего медведя, а дальше, уже затянутые дымкой, вставали первые отроги, на которых еще можно было различить детали вроде крохотного ажурного столба высоковольтной линии. Потом воздух сгущался до грозовой синевы, и из этой темной неподвижной массы, словно существуя отдельно от земли, возносились к небу причудливые белые зубцы ледников.

В эту прекрасную горную страну до отторжения от России ездили отдыхать и пить целебную воду сотни и сотни тысяч людей. Они катались на лыжах по снегам высокогорья, штурмовали пики, дышали воздухом альпийских лугов.

Когда-то здесь сменяли друг друга скифы и гунны, хазары и аланы, арабы и монголы, татары и византийцы… На горных перевалах встретился тут Восток и Запад, народы и наречия, давшие цивилизацию, тюркскую по языку и верованиям, но европейскую по культурным корням. В этих горах русские инженеры еще в прошлом веке, во время той Кавказской войны, строили причудливые оборонительные сооружения, контролировавшие речные долины. Башни с контрфорсами до сих пор виднеются по излучинам всех больших рек. Здесь навсегда застряли альпийские стрелки дивизии «Эдельвейс», рвавшиеся по приказу Гитлера в Индию…

Столица республики, пережившая осаду татаро-монголов, крымчаков и османлисов, в тридцатые годы называлась Молотов-Шахар, потом именем, производным от названия не самой большой из десятка здешних народностей, и лишь теперь вернула себе исконное — Шаона.

Не однажды за последние триста лет бывший аул Шаона перестраивался русскими. Первый раз — еще при Суворове, когда где-то в долине закладывались улицы Ставрополя. Второй раз — после окончания большой Кавказской войны, после «замирения». До сих пор в улицах Шаоны чудятся занесенные к подножиям снежных гор васильеостровские линии и перспективы севастопольских бульваров. В планировке Шаоны нет величавой небрежности Тифлиса или вынужденной скученности Еревана.

В советское время, несмотря на усилия срочно выращенных местных академиков архитектуры, несмотря на их грандиозные генпланы, которые рассматривал и одобрял лично выдающийся архитектор всех времен и народов… Несмотря на героические усилия и энтузиазм представителей братских народов, за исключением одного, репрессированного, несмотря на ведущую и вдохновляющую роль мудрой партии, советскому ампиру так и не удалось покорить улицы Шаоны. Она осталась русской крепостью, защищенной вынесенными на холмы фортами.

Однако несколько поколений русских архитекторов и военных инженеров не могли предположить, что город можно бомбардировать с птичьего полета. Они не могли представить, что такое залп взвода самоходок с «Градом» на борту…

Если бы не война, опять вернулся к этой мысли Седлецкий, славно бы приехать сюда туристом… Побродить по горным пастбищам, попить айрана, отведать козьего мяса с каперсами, молодым чесноком и крепчайшим соусом-тузлуком. Однако ни разу не приезжал Седлецкий в Шаону праздным гостем. Впервые он попал сюда с заданием подготовить плацдарм для будущей работы, сразу после Афгана, когда еще звучали последние выстрелы на перевале Саланг, когда аналитики Управления еще только просчитывали развал СССР в качестве одного из многих возможных и вовсе не обязательных вариантов постперестроечной действительности. И когда в Шаоне победил Национальный фронт, а вчерашний полковник Советской Армии стал премьер-министром, сплетенная Седлецким сеть уже давала первые уловы…

…Вдали показался военный городок — два десятка белых строений за излучиной мелкой, играющей на камнях, реки. Трехпролетный мост под солнцем казался белым.

Мост, подумал Седлецкий, вот самое слабое место. Конечно, когда строили военный городок, меньше всего думали, что дорогу через реку когда-нибудь смогут перерезать здешние же партизаны.

— А что, майор, мост хорошо охраняется? — спросил Федосеев, в который раз угадывая мысли Седлецкого.

Генерал, как все больше убеждался его спутник по командировке, не соответствовал характеристике, приватно добытой Седлецким. Коллеги называли Федосеева Большим Бэ. С первым определением просто — из-за роста и пуза. А «Бэ» расшифровывалось еще проще — бревно.

В ответ на вопрос генерала Алиев пожал плечами:

— Нэ наша проблема. Мост охраняет дивизия.

Машина между тем спустилась в глубокую лощинку. Здесь зелень по обочинам дороги была сочнее, мелькнули желтые перистые цветы. На подъеме из лощины их ждала рогатка: две полосатые перекрещенные железяки с красными габаритными тряпками. Солдат в полевой форме, в каске и с «калашником» поднял руку.

— Шайтан! — пробормотал Алиев. — Мою машину все знают…